Андроид не был мне другом.

Он был меньше, чем друг, и в то же время больше, чем друг. Я не понимал ни Его, ни наших взаимоотношений. Наши личности пересеклись, перепутались и образовали нечто новое, но результат оставался для меня неразрешимой загадкой. Я попытался сосредоточиться на охоте, чтобы хоть немного рассеять одолевшую меня мрачную меланхолию.

Я вывел из сарая снегоход и поехал вдоль невысокой горной цепи, на одном из отрогов которой и гнездился домик Гарри. Проехав мили две, я наткнулся на утоптанную площадку. Здесь было полно свежих оленьих следов – их еще даже не успело замести снегом. Я спрятал машину за молодой сосновой порослью, остановился, достал ружье и наркопистолет и стал ждать.

Пятнадцать минут спустя из-за деревьев рысцой выбежал лось. Он остановился на краю поляны, понюхал воздух и принялся рыть копытом снег. Я подождал, пока он осмелеет и выйдет на открытое место, потом, так и не слезая с машины, выстрелил. Я промахнулся. Испуганный лось прыгнул вперед и принялся продираться через снег, доходивший ему до колен. Он бежал вниз по склону, к другому краю леса. Я отбросил ружье, схватил наркопистолет и, держась за руль одной рукой, погнался за лосем.

Лосю приходилось нелегко. Он скакал по глубоким сугробам, а метель швыряла снег прямо ему в морду и мешала смотреть вперед. Я подъехал поближе и выпустил несколько стрелок. Но лось заметил меня и в последний момент ухитрился свернуть влево.

Я продолжал гнаться за животным, заходя справа. Лось заревел. Я выстрелил.

На этот раз лось упал. Несколько секунд его ноги судорожно дергались, потом животное погрузилось в наркотический сон.

Я остановился рядом с лежащим лосем и сошел со снегохода, прихватив с собой ружье. Я приставил дуло ружья ко лбу лося и вдруг понял, что я не могу смотреть на то, что собираюсь сделать. Тогда я отвернулся, не глядя нажал на спусковой крючок и положил ружье в машину.

Лось был слишком большим, чтобы его можно было погрузить на снегоход целиком. Нужно было разделать тушу – иначе я просто не сдвину его с места.

Я вытащил нож и принялся за работу. Нож нужно было взять разделочный, а я об этом не подумал. Теперь оставалось только ругать себя и орудовать тем, что было. Я кое-как ухитрился вырезать два больших куска фунтов по пятьдесят каждый, погрузил их на заднее сиденье и отвез домой. Там я сбросил мясо в погреб, закрыл за собой дверь и поехал обратно, чтобы забрать остальное. Он ничего не сказал, а я тоже был не в том настроении, чтобы начинать беседу.

Обратный путь показался мне куда длиннее двух миль. Я не мог отделаться от мыслей об этом новом Джекобе Кеннельмене, убийце животных, мяснике. Когда я наконец нашел искромсанную лосиную тушу, мне хотелось лишь одного – как можно быстрее покончить с этим делом. Я спрыгнул с машины и принялся резать мясо, все еще истекающее кровью, и грузить его на сани. Я уже почти разделался с тушей, когда яркий луч ручного фонаря выхватил меня и снегоход из темноты.

Пистолет и ружье стояли рядом с сиденьем дулами кверху. Я схватил ружье, развернулся и выстрелил. Раздался испуганный визг. Фонарь упал в снег и погас. На мгновение я ощутил радостный подъем. Потом мои мозги, последние несколько минут бездействовавшие, снова заработали, и я понял, что только что выстрелил в человека.

В человека. А человек – это уже не лось. Это куда серьезнее.

Я застыл, глядя на скорчившееся тело. Я молился, чтобы этот человек был здесь не один, чтобы сейчас из-за деревьев вышли правительственные солдаты и попытались убить меня – ведь тогда это можно было бы считать самозащитой, это было бы хоть каким-то оправданием для меня. Но человек был один. За его спиной никто не стоял. Осознав, что никаких смягчающих обстоятельств у меня нет, я бросил ружье и пошел к лежащему, сперва пошел, потом побежал. Мои легкие разрывались, метель хлестала меня по лицу, ноги вязли в снегу.

Я упал рядом с этим человеком и повернул его лицом вверх. Он был одет в штатское. Это был мужчина сорока – сорока пяти лет, высокий, довольно худой, с черными, начинающими седеть усами. Рот его был приоткрыт, глаза закрыты. Я поспешно осмотрел его и нашел, куда попала пуля. Дела обстояли не так плохо, как я сперва подумал. Я ранил его в правое бедро. Я ощупал ногу и убедился, что кость не задета. Рана кровоточила, но не сильно. Мужчина явно был без сознания – боли от раны и самого осознания факта, что в него стреляли, оказалось достаточно, чтобы отправить пострадавшего в обморок – а возможно, и вогнать в шоковое состояние.

Минуты три спустя я осознал, что бездумно пялюсь на снег. "Шевели мозгами, Джекоб!" – прикрикнул я на себя. Возьми себя в руки и рассуждай здраво. Ты выстрелил в человека. Ты. Тебе придется смириться с этим фактом.

Теперь тебе нужно что-то предпринять. Причем быстро. Если я отвезу этого человека в хижину, то смогу извлечь пулю при помощи подручных инструментов, которые наверняка найдутся на кухне. Я могу остановить кровотечение.

Остается еще шок...

Следующее, что я осознал, – что гружу этого человека на снегоход. Я поискал оружие и убедился, что при нем ничего нет. Возможно, он, как и Гарри, снимал домик где-нибудь поблизости – например, вон за той рощицей.

Он услышал выстрел, подошел, увидел лося и остался посмотреть, не вернусь ли я. Просто добропорядочный гражданин попытался поймать браконьера. И заработал дырку в ноге.

Я забрался на водительское сиденье, пристегнулся и погнал сани вниз по склону, стараясь ехать как можно быстрее. Лишь через двадцать минут, оказавшись рядом с оградой, я осознал, что везу пострадавшего не в хижину, а в больницу, наплевав на возможность быть узнанным.

Но к этому моменту мои эмоции немного улеглись. Я снова обрел способность мыслить логично. Я ранил человека. Рана не смертельна. Само собой разумеется, что он нуждается в квалифицированной медицинской помощи.

Но это не повод, чтобы я рисковал собой и Им, когда мы так далеко зашли и столь многого достигли. Приняв решение, я почувствовал себя лучше. Я развернулся и поехал к главным воротам, где располагалась центральная спасательная станция.

Я остановил снегоход футах в пятистах и посмотрел через дорогу на здание станции. Ее окна мягко светились. Я быстро отвязал ремень, удерживавший мою жертву, подхватил ее на руки – никогда бы не подумал, что я могу с такой легкостью нести взрослого мужчину, – и отнес к зданию станции. Я прислонил пострадавшего к двери, постучал и бросился бежать.

Подбежав к снегоходу, я вскочил на переднее сиденье и оглянулся посмотреть, что происходит. Прошло несколько секунд. Я уже подумал было, что мне придется вернуться и постучать погромче. Потом дверь открылась, и раненый упал внутрь, прямо на руки спасателю. Я развернул сани и погнал их обратно в горы, через сугробы, леса и прогалины. Быстрее, быстрее...

Спасатель обязательно обнаружит рану. Он доставит этого человека в Кантвелльский медицинский центр куда быстрее, чем это мог бы сделать я, – у спасателей есть джипы. Пулю извлекут. Кровотечение остановят. Гангрена начаться не должна. Но все-таки я выстрелил в человека... Это по-прежнему остается у меня на совести. Я обречен жить с этим воспоминанием.