«Интересно, почему он перестал приходить в трапезную? Неужели из-за меня? А может, Стрела довела своей ревностью? — раз уж мысли увели Луну к «соперницам», то тут же вспомнился еще один воспитанник, о котором спрашивать ту же Лилию было неловко. — И Ветер не показывается. А его куда унесло-то?»

Старушка, между тем наблюдая за царевной, загадочно улыбалась.

Луна, заметив ту улыбку, мысленно одернула себя, поспешно отлипла от стены и, повинуясь жесту монахини, пошла за ней следом.

Соседняя комната не рябила бутылками и колбами, не пугала закопченными углами, где были в изобилии развешены разномастные котелки и тигли, а являла собой уютный кабинет с занавесками в цветочек, мягким диванчиком, мышиного цвета ковром и небольшим столом с мозаичной столешницей. Такой Луна видела в покоях мачехи — любительницы сыграть в «болвана», что страшно злило царя. Но куда деть мещанские привычки?

Хоть и выбилась Ирсения в царицы, воспитание солдафона и купчихи искоренить не смогла. Такое времяпровождение, когда она могла лузгать семечки, слушать жалостливые песни о неудавшейся любви и жить слухами, которые охотно приносила прислуга, северная самодержица предпочитала занятиям проектами: заседания по поводу безграмотности населения и высокой детской смертности в деревнях ее трогали мало и вызывали лишь раздражение.

«Немудрено, что папенька, улучив момент, сбегает на охоту, — царевна поймала себя на мысли, что стала рассуждать по-взрослому, и это всего лишь две недели спустя ее пребывания в монастыре. — Эх, правду говорят, что дома мы дольше остаемся детьми».

— Садись, милая.

Даруня прошаркала к столу, выдвинула ящик, в котором полагалось хранить колоду карт, и вытащила на свет довольно неказистую деревянную шкатулку. Ее углы облезли, а рисунок, что прежде являл яркие краски, поблек, а местами и вовсе стерся. По тому, как бережно монахиня прижимала шкатулку к груди, царевна ожидала увидеть в ней нечто ценное, а потому бесцветные пористые камешки, хранящиеся в отдельных ячейках, ее разочаровали.

— Это Первозданные камни, — Даруня, усевшись рядом, достала один и протянула Луне. — Они как губка впитывают желания мага, а потому не должны попасть в плохие руки.

Стелла непроизвольно спрятала свои за спиной. А вдруг она сейчас же пожелает чего-нибудь неподходящего? Например, чтобы принц Генрих передумал и примчался за невестой в монастырь?

— Не бойся. Чтобы камень впитал в себя желание, надо над ним пошептать.

— Заклинание?

— Ну, почти, — кивок монахини получился смазанным, неуверенным. — Ты должна очень сильно захотеть, чтобы твое желание исполнилось. Так сильно, словно от него будет зависеть не только твоя жизнь, но и жизнь дорогих тебе людей.

— Именно так создавалось Кольцо Жизни? Ведь тот маг наверняка хотел, чтобы оно сохранило жизнь его любимой?

— Или чтобы его мать перестала болеть? — монахиня вложила один из камней в руку воспитанницы. — Или дитя, чье сердце почти остановилось, вновь ему улыбнулось? История умалчивает о причине, которая побудила человека создать столь прекрасный артефакт.

— Я очень хочу, чтобы ваши ноги перестали болеть, — ладонь Луны дрожала, а вместе с ней дрожал и Первозданный камень, который был мал, но мог вместить в себя огромное желание.

— Ты забыла, что от старости спасения нет? Камень Жизни не поможет старику, час которого пробил, — Даруня печально вздохнула. На ее слова, будто сопереживая, откликнулся монастырский колокол.

— По ком звонит колокол? — отчего-то царевна была уверена, что его заунывный бой не несет добрых вестей.

— По Артуру Пятому. Он почил сегодняшней ночью, хотя до последнего не расставался с Кольцом Жизни. Эрия в трауре, и мы скорбим вместе с новым королем Эдуардом Третьим и его супругой королевой Беатрис. В народе ее больше знают как Свон.

Царевна тоже вздохнула.

«Умер дедушка Генриха».

Захотелось плакать. Она могла быть сейчас там, в королевском дворце, стоять в траурных одеждах рядом с женихом… А теперь она никогда не увидит Артура Пятого — доброго и мудрого короля, о котором читала столько хорошего в хрониках Союза.

* * *

— Так чего ты желаешь, Луна? — Змей подпихнул ее локтем, возвращая из раздумий в заледенелый лес.

— Я хочу, чтобы мои любимые не болели, чтобы беда обходила их стороной. И чтобы они жили долго и счастливо.

— Здорово. И как вместить все эти желания в Первозданный камень?

— Очень просто. Я сделаю свое Кольцо Жизни.

— Здорово! А что это такое?

— Ты разве никогда не слышал об артефакте, спасающем от гибели? Не читал хроники Союза пяти королевств?

Змей отчего-то смутился.

— Я жил в стране, где меньше всего думали о близких. Меня даже не научили читать. Все, что я должен был уметь, это… убивать и грабить. Мой отец был жестоким человеком. И только сейчас, когда я оказался в монастыре, я понял, что такое дружба.

— Разве ты не дружил со своими товарищами, с которыми отправился в разведку? Мне кажется, без взаимовыручки, без надежного плеча в столь опасном деле не выжить?

— Мои товарищи были настоящими… хищниками. И если ради выгоды им нужно было бы пожертвовать мной, они, не задумываясь, сделали бы это. Я столько видел! Ужасного, грязного, кровавого. Я слишком рано стал взрослым.

— А мама? Разве мама не могла тебя защитить?

— Я даже не знаю, жива ли она. Отец не разрешал говорить о ней. «Настоящий мужчина не цепляется за бабскую юбку!»

— Он не любил ее?

— Мне кажется, он не умел любить. И никто из моего окружения не умел любить. Я понял это только сейчас, — теперь пальцы Луны гладили руку Змея. Он грустно улыбнулся. — Знаешь, я всего один раз в жизни видел, как человека корежит от любви. Это было… в одном дворце. В день, когда мой отец объявил помолвку с пленницей. Она была красива и… печальна. Шла в золотых одеждах по залу и от горя не видела ничего вокруг. А отец торжествовал, потому что человек, закованный в цепи, умирал от бессилия: его любимую отдавали другому, — рыжий издал гортанный горловой звук. Царевна даже подумала, что Змей вот-вот расплачется. — Представляешь, отец знал, как мучается его соратник, с которым он бок о бок провел пять лет, но все равно у него на глазах поцеловал ту женщину. Зло. Больно. Я видел, как струйка крови текла по ее подбородку. Луна! Мы звери! Какими же мы были зверями!

— И ты после этого идешь на их могилы, чтобы спеть погребальную песню? — непролитые слезы холодили глаза.

— Это все, что осталось от моей родины.

— А что случилось с той женщиной?

— Она сбежала в день свадьбы.

Луна облегченно выдохнула.

— Но ее все равно поймали. Не сразу, время спустя. Ей устроили ловушку.

— А дальше?