Кушаков снисходительно смотрел на своих коллег, думая про себя, что они дети против него. Полученные им знания от иностранных разведчиков, помноженные на его опыт и навыки, дают ему сто очков форы.

Во время обучения шпионскому ремеслу Растессу внушали:

— Не уклоняйтесь от коллективных мероприятий. Пьют, пусть пьют. Сможете уклониться от возлияний — уклонитесь. Сидите. Шутите, поддерживайте разговор. Если не получится, разбавляйте алкоголь водой. Не выливайте. Слушайте. У ваших сотрудников есть масса знакомых, в том числе среди чиновников. Они обладают компрометирующим материалом на них. Вам, как уголовному розыску, это неинтересно, больше для специалистов по экономическим преступлениям, оттого и лежит эта информация в головах ваших коллег мертвым грузом. Любой ваш контакт по службе, личный, рассматривайте как возможность добыть ценную информацию. Думайте о перспективе. Полезно знакомиться и с девушками. Пусть это будут дочери чиновников высокого ранга, желательно из атомной промышленности. Хоть это звучит и цинично, но вы получите удовольствие, информацию и деньги от нас. Подумайте над этим.

И Растесс начал искать контакты, выходы на девушек, у которых отцы были в руководстве предприятий атомных предприятий «сорок пятки и двадцать шестого почтовых ящиков».

За последующие шесть месяцев он отправил в Финляндию восемь писем с зашифрованными посланиями. В его адрес поступило одно письмо. Во-первых, это нелогично, когда девушка молчит. А во-вторых, уточняли информацию по одному из ведущих инженеров с электрохимического завода.

А потом на службе объявили, что милиция становится полицией и все должны пройти переаттестацию. Возьмут самых честных и порядочных. И все обязаны пройти проверку на полиграфе.

Вот на этом месте у агента ЦРУ — МИ-6 натурально засосало под ложечкой.

По дороге домой он постоянно думал, как вывернуться, как обойти проверку, думал, что, может быть, мама поможет. И чем больше думал, тем хуже ему становилось. В голове уже рисовались картинки его допроса в управлении, куда он стремился попасть на службу.

Дома его вырвало от страха и волнения, еле успел добежать до унитаза, зажимая рот рукой. Озноб, лоб горит, температура поднялась, руки холодные, заметно подрагивают.

Из холодильника достал початую бутылку водки. Опрокинул в рот, и тепло разлилось по телу, дрожь в руках унялась. Поставил чайник на плиту. Включил компьютер.

Адрес электронной почты для экстренной связи прочно сидел в памяти. Просто отправил ссылку на сайт новости, в которой сказано, что переводимые сотрудники будут подвергнуты проверке на полиграфе.

Он думал, что ответ придет в течение суток. Но время шло, а кураторы молчали. Просто молчали. Растесс не мог найти себе места. Казалось, что вот-вот его схватят. От волнения и страха живот скручивало, как будто дверная пружина у него была внутри.

Сам себя успокаивал. Ничего не происходит. Ничего. До проверки на полиграфе еще уйма времени. «Заграница нам поможет!» — периодически всплывала в голове фраза из книги. Он верил и сомневался.

Настроение скакало по синусоиде. От верхней точки «Все получится» до «Все пропало!». Несколько раз приходила в голову мысль о самоубийстве.

Чтобы отвлечься, доставал старое промасленное полотенце, расстилал на столе, чистил пистолет. Была мысль произвести полную разборку пистолета, но передумал.

Пытался засесть за оформление документов, но глаза видели текст, а мозг его не читал, не воспринимал.

Сосед по кабинету майор Романов несколько дней молча наблюдал за Кушаковым. Наконец не выдержал и заговорил:

— Ромчик, я вот подсчитываю, стоит ли мне уйти сейчас по организационно-штатным мероприятиям. Получить выплаты и пенсию. Или послужить еще немного, в полиции обещают молочные реки в кисельных берегах. Жена скулит, что на переезд денег не хватает, нужно еще год попахать. Меня этот режим жизни впроголодь уже достал. И денег мало, и экономить надо. И еще год. А там где год, там и все два. Вот сижу и считаю. Обманут, не обманут. Была бы ромашка, оборвал бы лепестки. А ты чего на стенку лезешь? До пенсии тебе еще далече, служить, как медному котелку. Вылизывай дела, совершай подвиги, чтобы кадровики на аттестационной комиссии тебя даже и не заметили — на положительных героев они не глядят. А ты второй раз ствол казенный чистишь, как перед сдачей на склад или перед самоубийством.

— Скажешь тоже, — хмыкнул Кушаков, пожимая плечами.

— Видел такое. В начале девяностых. Я на закате советской власти начинал. Потом — тарарам. Много рассказывать не буду, но был циркуляр из Москвы «Профилактика заказных убийств». То есть опера должны были ходить по квартирам доморощенных киллеров, проводить профилактические беседы с ними, чтобы они не убивали никого и расписались в листе беседы. Короче, ситуация такая, что деньги не платят. Инфляция такая, что тоска зеленая. Деньги у бандитов и нуворишей, что одно и то же. Вот сиди и думай. Хочешь семью кормить — топчи свою совесть и честь сапогом. Не хочешь — голодай. На вызовы ездили на обычных автобусах. Не было денег на «горючку». И был у нас в РОВД майор Сергеев. По моим меркам, древний как мамонт. В соседнем кабинете сидел. Очень авторитетный опер в районе был. Каждую собаку знал, и его все знали. Он тоже дня три чистил пистолет, а потом пулю в голову себе загнал. На «глушняк». По городу с шапкой гоняли, деньги собирали на похороны. Мало было. У всех карманы дырявые. Даже братва принесла денег, когда узнала. Справедливый майор был. Лишнего не прикручивал, не крысятничал, не подбрасывал. Честный мент. Вот на бандитский общак и закопали этого честного мента. Стыдно! А вот еще случай, к слову, был. Как-то помогал деду поменять камни-булыжники в каменке, в бане. Не знаю, сколько лет они там были. Десять, двадцать… Вынимал, выбрасывал. С виду булыги как булыги. Крепкие, но легкие как перышко. Кидаешь их, а они раскалываются. Так и у нас. Профессиональное выгорание. С виду — кремень, а внутри — пустота. Стержень поломался. И ты тоже надраиваешь ствол, как перед проверкой. Мыслей о суициде нет?

Повисла пауза.

— А что, попытаешься остановить? — не отрываясь от дела, исподлобья посмотрел на него Кушаков.

— Просто не хочу двух вещей, — хмыкнул Романов. — Первое — быть рядом. Свидетель из меня негодный. Второе — не в этом кабинете. Осмотр места происшествия, все в крови и мозгах. Тебе все равно, а мне тут еще годик придется трубить. А ремонт мне за свой счет делать не хочется. Так что в другом месте. Договорились?

Кушаков закончил чистку, накрутил боевую пружину на ствол, вставил затвор, приподнял ствол пистолета, сделал контрольный спуск в потолок, поставил на предохранитель, обойму в рукоятку пистолета до щелчка, предохранитель на место, пистолет в наплечную кобуру. Все быстро, четко, доведено до автоматизма, с некоторой театральностью и показушностью:

— Не боись! Не буду стреляться. Ни здесь, ни в другом месте. Просто сборка-разборка, чистка помогают успокоиться и сосредоточиться. Ментовская медитация.

Романов склонил голову к плечу, прищурился и бесцветным голосом произнес: