Однажды летом 1968 года 63-летний ветеран Корейской войны пришел в ветеранский госпиталь Уэст-Роксбери, штат Массачусетс, с жалобами на сильную боль в животе. Доктор Стивен Розенберг, 28-летний хирург-резидент, в тот день дежурил в комнате экстренной помощи. Поначалу Джеймс Д’Анджело показался ему просто очередным небритым ветераном, которому требовалась рутинная операция на желчном пузыре, но во время медицинского обследования Розенберг обнаружил у пациента огромный шрам на животе и узнал его необъяснимую медицинскую историю.

Двенадцать лет назад Джеймс Д’Анджело поступил в тот же госпиталь с раком желудка. Хирурги удалили опухоль размером с апельсин и обнаружили небольшие узелки, похожие на дробинки, в печени и брюшной полости – даже для 1968 года это был смертный приговор, не говоря уж о 1957-м. Мрачный прогноз Д’Анджело лишь усугублялся тяжелой послеоперационной бактериальной инфекцией. Наконец Д’Анджело отправили домой, удалив ему 60 процентов желудка, – больного раком четвертой стадии пациента, который пил четыре бутылки в неделю, выкуривал по две пачки в день и которому сказали, что он, скорее всего, не доживет даже до нового года15. Тем не менее двенадцать лет спустя он вполне живой лежал на процедурном столе Розенберга.

Розенберг попросил патологоанатома поднять старые данные по биопсии Д’Анджело. Диагноз был верен: у Д’Анджело действительно был рак желудка, причем особенно агрессивный и смертоносный.

Может быть, рак остался где-то в не таких жизненно важных органах и медленно рос? Поскольку Д’Анджело требовалось удаление желчного пузыря, молодой хирург мог узнать об этом сам. Он не нашел ничего в стенке брюшной полости и не нащупал ничего в мягкой, податливой печени Д’Анджело. «Опухоль очень легко найти на ощупь: она жесткая, твердая, неподатливая, отличается от текстуры нормальных тканей. Она кажется какой-то инопланетной», – позже писал он16. Двенадцать лет назад, согласно подробным отчетам хирурга, в печени было несколько больших, плотных опухолей. А теперь не было ни одной – и ни в каких других органах они тоже не прятались. Розенберг еще раз с нуля провел обследование, но рака не обнаружил.

«У этого человека был вирулентный, неизлечимый рак, который должен был его убить, – писал он. – Он не получал вообще никакого лечения – ни от нас, ни от кого-либо другого. Тем не менее он излечился»17. Д’Анджело победил свой рак. И объяснить это можно было лишь одним способом: рак убила его иммунная система.

Именно это, отмечает Розенберг, иммунная система и должна делать18. Иммунные клетки отличают клетки, которые принадлежат организму (собственные), от клеток, которые ему не принадлежат (чужеродных, или «не своих»). Если иммунная система реагирует слишком сильно, это аллергия. Если она неправильно идентифицирует нормальные клетки и нападает на них, это аутоиммунное заболевание. И это плохо. А рак, как предполагалось, слишком напоминает нормальную собственную клетку, чтобы его могла распознать иммунная система; Розенберг изучал все это, когда получал свои степени доктора медицины и кандидата наук. Но что-то, что произошло с Д’Анджело, говорило об обратном. У него не было аутоиммунных болезней, но его иммунная система каким-то образом распознала рак и победила его. Иных объяснений не было.

Это стало для доктора Розенберга «моментом Коули» и превратилось в увлечение на всю жизнь. Что-то, что не было чудом, вылечило у этого человека рак.

«Если предполагать, что его иммунная система уничтожила рак, – писал Розенберг, – может ли иммунная система других людей сделать то же самое?» в кровеносной системе Д’Анджело, похоже, содержался таинственный иммунный материал, «не только лейкоциты, но и многие другие субстанции, которые, объединяясь, запускают иммунную реакцию». Возможно ли, задумался Розенберг, пересадить эти вещества, запускающие иммунный ответ, другому пациенту?

То, что Розенберг сделал потом, сейчас считалось бы немыслимом, но оба пациента были согласны, а Розенберга интересовали результаты, причем как можно быстрее. Он просмотрел больничные записи и нашел еще одного пациента с раком желудка и той же группой крови, что у Д’Анджело. Когда он объяснил свой план Д’Анджело, тот, как вспоминает Розенберг, рассмеялся. «Он пережил куда худшие времена, никогда никому не помогая. Он был рад попробовать и очень надеялся, что все получится». Пациент с неизлечимым раком желудка надеялся не только на это. Худой, тяжело дышащий скелет в банном халате когда-то был азартным игроком. «Он печально улыбнулся и пошутил, что провел всю жизнь, делая рискованные ставки, и до этого они всегда играли, а сейчас наконец наступило время расплачиваться по счетам», – вспоминал Розенберг. Если чужая кровь сможет его вылечить, он готов был снова бросить кости.

Процедура не сработала: перелитая кровь не оказала никакого магического действия, и пациент вскоре умер от рака. Эксперимент Розенберга провалился. Тем не менее он не сомневался в том, что увидел.

«Что-то загорелось во мне, – писал он, – что-то, что так и не погасло».

1 июля 1974 года, на следующий день после окончания хирургической резидентуры, Розенберг стал главным хирургом Национального онкологического института (NCI) в Бетесде, штат Мэриленд, в котором трудились почти сто человек. В своей лаборатории он стал пытаться воспроизвести иммунное излечение от рака, которое видел в 1968 году19.

Розенберг был не единственным ученым, который искал иммунологическое лекарство от рака. Но очень немногие были так же настойчивы или добились такого же прогресса, как Розенберг, и, что еще важнее, ни у кого больше не было практически «чистого чека» с финансированием от Конгресса, который помог привлечь талантливейших ученых со всего мира. В последовавшие десятилетия оживленные лаборатории Национального онкологического института поддерживали жизнь и прогресс в отрасли иммунотерапии рака. А жизнь и желание двигаться вперед в самом главном хирурге, похоже, поддерживало здоровое самолюбие, обжаренный кофе и стремление вылечить рак. В тридцать четыре года этот амбициозный сын переживших холокост польских иммигрантов, родившийся в Бронксе, хотел сделать себе имя и изменить мир. Он намеревался победить рак, он отдавал этому семь дней в неделю, и никакого другого пути не было. И он был совершенно уверен, что ключ к исцелению – помочь иммунным клеткам распознать опухолевые антигены.

Ученые того времени считали, что это неверное и тщетное стремление, но Розенберг был одним из тех, кто верил, что механизм уже содержится в человеческом теле, и его нужно просто пробудить. Как врач он видел, что у пациентов с нарушениями иммунитета рак развивается чаще, чем у пациентов с нормальным иммунитетом. Как трансплантолог он видел, как рак – возможно, всего несколько клеток, которые прятались в пересаженной почке, – внезапно проявлялся у пациента на иммунодепрессантах, которому пересадили орган, а затем так же внезапно исчезал, когда иммунная система снова начала работать. Он видел ужасы болезни «трансплантат против хозяина», когда иммунная система пациента отторгала пересаженный орган, потому что он казался ей чужим. Это было жутко, но вместе с тем показывало, насколько сильна иммунная система. Использовать эту силу против рака было бы просто замечательно.