— Да, мисс. — И скрипнула, закрываясь, дверь.

После этого все стихло. Я пошла вниз завтракать — с первого раза, правда, заплутала в неосвещенных коридорах под черной лестницей и вышла во двор, где стояла туалетная будка. Будку, как я могла теперь убедиться, окружали густые заросли крапивы, сквозь щели мощенного кирпичом двора пробивалась сорная трава. С каменных стен свисали плети сухого плюща, в некоторых окнах не хватало стекол. В конце концов, Джентльмен был прав, когда говорил, что взломщику в таком доме делать нечего. И насчет слуг он тоже правду сказал. Когда я наконец добралась до кладовки миссис Стайлз, там уже сидел пожилой дядька, в панталонах и шелковых чулках, с пудреным париком на голове, — мистер Пей. Он уже сорок пять лет служит у мистера Лилли управляющим — так он сам сказал. Да примерно так он и выглядел. Когда девушка принесла завтрак, его обслужили первым. На завтрак давали окорок, яйцо и чашку пива. Они тут пили пиво с чем угодно, была даже специальная комната, где его варили. А еще говорят, что в Лондоне алкаши!

Меня мистер Пей разговором почти не удостоил, зато с большим оживлением беседовал с миссис Стайлз о хозяйстве. Поинтересовался лишь, у кого я прежде служила, и, когда я ответила: у Данрейвенов, с Бамс-стрит, что в Мейфэре, — он понимающе кивнул, словно давая понять, что знаком с их слугой. Сами видите, что это был за человек — хвастун.

В семь часов он ушел. И лишь после его ухода миссис Стайлз встала из-за стола. И тогда сказала:

— Сообщу вам приятную новость, мисс Смит: мисс Лилли почивала хорошо.

Я не знала, что ей на это ответить. А она тем временем продолжала:

— Мисс Мод рано встает. Она просила передать вам, чтобы вы к ней зашли. Не желаете ли вымыть руки перед тем, как пойдете наверх? Мисс Мод, как и ее дядюшка, очень чистоплотна.

Мне казалось, руки у меня и так чистые, но я на всякий случай их вымыла — в маленькой мраморной раковине, стоявшей в углу кладовки.

Выпитое пиво давало о себе знать. Лучше бы я его не пила, подумала я. И еще подумала, что зря я не зашла в уборную, когда случайно наткнулась на нее во дворе. Мне казалось, что в другой раз я ее не найду.

Я нервничала.

Меня повели наверх. Как и прежде, мы шли по черной лестнице, для слуг, но, поднявшись, свернули в другой коридор, покрасивее, там было две двери. Мы подошли к одной из них и постучали. Я не слышала, что ответили, но, думаю, моя провожатая услышала. Она вытянулась в струнку, повернула железную ручку двери и впустила меня внутрь.

Эта комната, как и все здешние помещения, была полутемной. Стены обиты панелями черного дерева, и пол, почти совсем голый, если не считать пары турецких ковров, затертых почти до дыр, тоже был черный. Были там еще массивные столы и пара жестких диванов. Потом картина, написанная маслом, изображающая какой-то бурый холм, и ваза с сухими листьями, и еще, под стеклянным колпаком, — мертвая змея, держащая в зубах белоснежное яйцо. В окнах — серое небо да мокрые ветви деревьев. Стекла, маленькие, в свинцовых переплетах, дрожали от ветра.

В чреве старинного громадного камина потрескивал огонь, а перед камином, глядя на слабо разгоравшийся, зато изрядно чадивший огонь, вполоборота ко мне стояла мисс Мод Лилли, хозяйка этого дома, та, на кого был нацелен наш заговор.

Вообще-то, наслушавшись рассказов Джентльмена, я ожидала увидеть перед собой красавицу. Но не увидела — по крайней мере, глядя на нее тогда, я бы не назвала ее красивой, наоборот, я бы сказала, что внешность у нее самая заурядная. Она была выше меня на дюйм или на два — то есть роста среднего, поскольку я считалась маленькой. Светло-русые волосы, чуть светлее моих, глаза карие, но какие-то прозрачные. Губы и щеки — пухлые и гладкие, тут она меня обскакала, признаю, потому что у меня была привычка кусать губы и на щеках всегда веснушки, и вообще у меня, как говорили, «острая мордочка». Я знала, что выгляжу моложе своего возраста, но если речь о ней — интересно, что сказали бы эти люди, если бы увидели Мод Лилли! Потому что, если уж я кажусь им юной, так она и вовсе дитя — цыпленок, едва вылупившийся из яйца, птенчик неоперившийся. Когда я вошла, она вздрогнула, обернулась и пошла мне навстречу, бледные щеки ее зарделись. Потом остановилась и аккуратно сложила руки перед собой, поверх пышной юбки. Юбка — девушки ее возраста обычно таких не носят — была пышной и короткой, так что оставались открытыми лодыжки, а вокруг талии, очень тонкой, обвивался шелковый пояс. Волосы убраны бархатной сеткой. На ногах — туфли из красной прюнели. На руках — длинные белые перчатки, застегнутые на запястьях.

Она сказала:

— Мисс Смит. Вы ведь мисс Смит, не так ли? И вы прибыли из Лондона, чтобы служить у меня горничной! Можно, я буду звать вас Сьюзен? Надеюсь, вам понравится в «Терновнике», Сьюзен. Надеюсь, я вам тоже понравлюсь. На сильные эмоции и в том и в другом случае трудно рассчитывать. Но думаю, это все же произойдет, и довольно скоро.

Голос у нее был нежный, приятный, говорила она, слегка запинаясь, покачивая головой в такт словам, но смотрела мимо меня, и щеки ее все еще пылали.

Я сказала:

— Уверена, вы мне понравитесь, мисс.

Потом я вспомнила, чему меня учили на Лэнт-стрит, схватила обеими руками юбку и склонилась в глубоком поклоне. А когда я встала, она улыбалась, затем подошла ко мне и взяла мои руки в свои.

И только потом обратилась к миссис Стайлз, все это время стоявшей у двери.

— Можете идти, миссис Стайлз, — вежливо попросила она. — Но вы ведь будете добры к мисс Смит, я знаю.

И посмотрела мне в глаза.

— Вы слышали, наверное, что я тоже сирота, Сьюзен. Меня привезли в «Терновник» в раннем детстве, я была еще очень мала, очень, и не было никого, кто бы позаботился обо мне. Не могу выразить словами, как миссис Стайлз отнеслась ко мне, только благодаря ей я узнала, какова бывает материнская любовь.

Она улыбнулась. Миссис Стайлз не смела поднять глаз, но краска залила ее лицо, а ресницы дрогнули. Мне лично было бы трудно представить ее в роли матери, но случается, что слуги порой питают нежные чувства к своим работодателям, собаки ведь привязываются к своим хозяевам. Это я вам точно говорю.

В общем, она захлопала ресницами и сделала смущенное лицо, а потом покинула нас. Мод снова улыбнулась и повела меня к одному из диванов, с высокой жесткой спинкой, стоявшему рядом с камином. Села рядом со мной. Стала расспрашивать о том, как я добралась.

— Мы уж думали, вы заблудились! — сказала она.

И о комнате: понравилась ли мне постель, понравился ли завтрак. И потом:

— Неужели вы и впрямь приехали из Лондона?

С тех пор как я покинула Лэнт-стрит, все только и задают этот вопрос, как сговорились. Да откуда еще я могла взяться! И теперь вот опять, только на этот раз знакомые слова прозвучали чуть по-другому: не по-деревенски, с придыханием, а с жадным девичьим любопытством — как будто Лондон был ей очень дорог и ей не терпелось о нем услышать.