— Вы целовали ее раньше, чем меня.

— Это она меня целовала. Вы же знаете, что мы всегда признательны тем, кто нами занимался, когда мы перебрали…

— А вы жалеете, что поцеловали ее?

— Нет, — сказал я. — Единственное, о чем я жалею, так это о том, что не вы были пьяны в тот вечер вместо нее.

— Теперь вы можете меня поцеловать, — сказала она.

Она не пошевельнулась и смотрела прямо перед собой, но ей немалого стоило сказать это.

— Я не могу поцеловать вас, — сказал я. — С Джин это ничего не значило. С вами же — да я от этого заболею. Я не коснусь вас, пока…

Я не закончил фразу, пробормотал нечто неразборчивое и отвернулся от нее.

— Пока — что? — спросила Лу. Она слегка развернулась и положила ладонь мне на плечо.

— Это идиотство, — сказал я. — Это невозможно…

— Говорите же…

— Я хотел сказать… пока мы не поженимся, Лу, — вы и я. Но вы слишком молоды, и я никогда не смогу избавиться от Джин, и она никогда не оставит нас в покое.

— Вы и вправду так думаете?

— Что?

— Чтобы жениться на мне?

— Я не могу серьезно думать о невозможном, — возразил я. — Но что касается желания, клянусь вам, я действительно этого хочу.

Она встала с кровати. Я по-прежнему лежал отвернувшись. Она ничего не говорила. Я тоже молчал; я почувствовал, как она вытянулась на постели.

— Ли, — сказала она через мгновение.

Я чувствовал, что сердце мое бьется так сильно, что в такт ему слегка вибрирует кровать. Я обернулся. Она сняла с себя дезабилье и все остальное и лежала, закрыв глаза. Я подумал, что Говард Хьюз снял бы дюжину фильмов, лишь бы в них была грудь этой девушки. Я не прикоснулся к ней.

— Я не хочу делать это с вами, — сказал я. — Вся эта история с Джин противна мне. Пока вы не познакомились со мной, вы прекрасно ладили друг с другом. У меня нет желания разлучать вас так или иначе.

Не знаю, хотелось ли мне чего-нибудь другого, кроме как трахать ее, пока не стану от этого совершенно больным, когда будут жить лишь мои рефлексы. Но мне удалось устоять.

— Джин влюблена в вас, — сказала Лу. — Это бросается в глаза.

— Тут я бессилен.

Она была гладкая и тоненькая, как травинка, а пахла, как парфюмерный магазин. Я сел, склонился над ее бедрами и поцеловал между ними, в том месте, где кожа у женщин так же нежна, как перья птицы. Она сжала ноги и почти сразу опять раздвинула их, и я опять стал целовать ее, немного выше.

Блестящий кудрявый пушок ласкал мою щеку и я потихоньку стал лизать ее короткими движениями. Это место у нее было горячее, влажное, твердое под языком, и мне хотелось укусить ее, но я выпрямился. Она села рывком и схватила мою голову, чтобы вернуть ее в прежнее положение. Я наполовину высвободился.

— Я не хочу, — сказал я. — Я не хочу — до тех пор, пока история с Джин не будет завершена. Я не могу жениться на вас обеих.

Я куснул ее соски. Она по-прежнему удерживала мою голову и не раскрывала глаз.

— Джин хочет выйти за меня замуж, — продолжал я. — Почему? Я не знаю. Но если я откажусь, она непременно подстроит так, чтобы мы не могли видеться.

Она молчала и изгибалась под моими ласками. Моя правая рука двигалась вверх-вниз по ее бедрам, и Лу открывалась при каждом точном попадании.

— Я вижу лишь один выход, — сказал я. — Я могу жениться на Джин, а вы поедете вместе с нами, и мы найдем возможность встречаться.

— Я не хочу, — прошептала Лу.

Голос ее звучал неровно, и я, пожалуй, смог бы играть сейчас на нем, как на музыкальном инструменте. Каждое прикосновение вызывало изменение интонации.

— Я не хочу, чтобы вы с ней делали это…

— Ничто не вынуждает меня делать с ней это, — сказал я.

— О! Делайте это со мной, — сказала Лу. — Делайте это со мной сейчас же!

Она металась и каждый раз, когда моя рука поднималась вверх, двигалась ей навстречу. Я опустил голову к ее ногам и, перевернув ее спиной ко мне, приподнял ее ногу и прижал лицо к ее бедрам. Я взял ее губы в свои. Она вдруг напряглась и почти тут же расслабилась. Я полизал ее немного и отодвинулся. Она лежала навзничь.

— Лу, — прошептал я. — Я не стану вас трахать. Я не хочу трахать вас, пока мы не будем в безопасности. Я женюсь на Джин, и мы выпутаемся. Вы поможете мне.

Она опять повернулась на спину и поцеловала меня как будто с яростью. Зубы ее стукнулись о мои, а я в это время гладил выгиб ее поясницы. А потом взял ее за талию и поставил на ноги.

— Идите к себе, спать, — сказал я ей. — Мы наговорили много глупостей. Будьте паинькой и идите спать.

Я тоже встал и поцеловал ее в глаза. К счастью, я не снял трусы и таким образом сохранил достоинство.

Я надел на нее лифчик и трусики; я вытер ей бедра своей простыней, наконец, я накинул на нее прозрачное дезабилье. Она молча повиновалась; в руках моих она была мягка и тепла.

— Баиньки, сестричка, — сказал я ей. — Я уезжаю завтра утром. Постарайтесь спуститься к завтраку, мне нравится смотреть на вас.

А потом я вытолкнул ее и закрыл следом дверь. Теперь я наверняка держал в руках обеих сестер. Я чувствовал глубокую внутреннюю радость, и вполне возможно, что малыш повернулся там, под слоем земли в два метра, и я протянул ему свою лапу. Это что-нибудь да значит — пожать руку своему брату.

Через несколько дней я получил от Тома письмо. Он не очень-то распространялся о своих делах. Думаю, я верно угадал, что он нашел далеко не блестящую работенку в какой-нибудь школе в Гарлеме, а он цитировал мне писание, сопровождая цитату комментарием, поскольку подозревал, что я не слишком в курсе всех этих историй. Это был пассаж из книги Иова, и говорилось там следующее: «И взял я тело свое в зубы свои, и положил я душу свою в свою ладонь». Думаю, что тип, по мнению Тома, хотел этим сказать, что поставил на карту последнее, что у него было, ну, или — рискнул всем ради всего; я считаю, что это — сложный способ приготовить простое блюдо. Итак, я понял, что в этом плане Том совсем не изменился. И все же он был славный парень. Я написал ему в ответ, что у меня все идет хорошо, и положил в письмо пятидесятидолларовую купюру, потому что мне показалось, бедный старина не имел достаточно жрачки.

В остальном же все шло по-старому. Книги, по-прежнему все время книги. Я получал перечни рождественских альманахов и листки, которые не прошли через гглавную контору фирмы; их распространяли разные типы за свой собственный счет, но мой контракт запрещал мне эти маленькие игры, и я не собирался рисковать. Несколько раз я выставлял за дверь типов иного рода — занимавшихся порнягой; но ни разу не сделал этого грубо. Эти ребята часто были негры или мулаты, а я знаю, как это тягостно для подобного типа людей; впрочем, я брал у них один-два образчика их товара и отдавал их банде; Джуди эти штучки очень любила.