Если бы её мама была жива, ей не пришлось бы связываться с бандитами, чтобы спасти сестру.

Если бы всё было иначе, они с этим чокнутым рыцарем вполне могли бы…

Это “если бы” подползло совсем близко, тяжёлой гигантской змеей легло на плечи и сдавило горло. Впервые Диана Мышкина подпустила к себе сожаление так близко, впервые ощутила всю его боль и, чтобы не сойти с ума, приняла вызов улыбающегося енота.

Тамара звучала, как всегда, жизнерадостно. Звонкий голосок был полон энергии и едва уловимого смеха. Удивительно, но она всегда так звучала. Даже когда мудак-отчим сломал ей ребро и выгнал из дома, она умудрилась говорить по телефону так, будто ничего не случилась. Тогда, приехав на вокзал (а именно там подруга решила посидеть и прийти в себя), Микки обалдела, глядя на синяки, разбитую губу и улыбку. Избитая и униженная в тот момент Тамара, увидев её, улыбнулась. На её месте Микки давно взяла бы монтировку и ответила ублюдку по полной, но Тома не такая. Временами это бесит, а иногда, наоборот, радует.

На фоне звонкого жизнерадостного голоса слышались детские крики. Не иначе воспитанники ко сну готовились с фейерверками и оглушительными колыбельными.

– Ди, я по поводу списков. Ещё днём всё приготовила и скинула тебе в личку, – отчиталась Томка. – А ты уже несколько часов не отвечаешь. Снова отец? Если что, у меня смена закончится через три часа, я могу помочь.

– Не отец, на этот раз у меня другой пациент, – выдохнула Микки.

– Расскажешь?

– Не сейчас. Я через неделю приеду и все расскажу. Самой надо переварить. Не обидишься?

– Конечно, нет. Ты же знаешь, я не держу обид – они слишком много весят, а я мелкая и в шаге от анорексии.

– Тома, ты все-таки не от мира сего. Я бы на твоём месте…

– Устроила массовый геноцид? – рассмеялась Тома. – Всё, Гитлер в юбке, я пошла взывать к совести своих оболтусов.

Микки почувствовала, как сожаление медленно отпускает её и уползает обратно в полумрак кладовой. Она уже собиралась отключиться, как на том конце невидимой телефонной нити услышала грозный рык милейшей Томочки:

– А ну по койкам! Кто пискнет – пойдет объясняться к Арнольде Севастьяновне! У неё третьи сутки пошли!

Тишина в трубке повисла гробовая, а потом Тамара вспомнила, что так и не выключила вызов:

– Ой, прости…

– Севастьяновна – сила! – невольно улыбнулась Микки. – И не скажешь, что простая уборщица.

С этой колоритной дамой размера два на два была знакома даже Диана. Ну, как знакома? Улепётывала от неё по коридорам, когда тайком пролезла к сестре. У Арнольды Севастьяновны весь детдом по струнке ходит, когда она достаёт ведро и швабру. А если уж кто по помытому пройдёт – пиши пропало. Её даже мерзкая директриса приюта побаивается.

– Не то слово. До встречи, Ди!

– Пока. Поцелуй от меня Анечку. Скажи, что скоро буду с подарками.

Сунув телефон в задний карман брюк, Микки ещё раз огляделась. На полу не осталось никаких листов, только чёрная коробка сиротливо стояла в центре, будто ждала, когда же её закроют и уберут подальше от глаз. Девушка поспешила выполнить немой приказ, пока игры вновь не пронзили насквозь измученное сердце.

Но не удержалась и заглянула в желтую коробку, как и велел Тим.

“Возьми из желтой коробки всё, что захочешь, – голос парня эхом разнёсся по кладовке, пока Микки разглядывала сокровища. Самые настоящие!

Для простого человека, возможно, все это не имеет никакой ценности. Но для неё…

Профессиональные карандаши для рисования, набор красок, который стоит целое состояние, и кисточки, что некогда были идеальными, но давно пришли в негодность.

Мама Тима явно увлекалась рисованием. Нет, не профессионально – Микки вспомнила рисунки – это скорее талант, который человек не стал развивать, а превратил в хобби. Хобби, на которое она тратила изрядно денег.

Дрожащей рукой девушка провела по коробке с красками, осторожно вытащила несколько пустых альбомов. Их неизвестная ей блондинка так и не успела заполнить рисунками.

Она чувствовала. Ещё немного и она снова начнёт биться в этой каморке, как в клетке, и разрываться между желанием сбежать, желанием жить и едва заметным, тщательно спрятанным в глубину души желанием быть рядом с ним.

Взять краски не поднялась рука, да и кисточек нет. Вытащила коробку с карандашами и один из альбомов на чёрной плотной пружине, после чего поспешила закрыть коробку.

Оставалось расставить всё по местам, но, увы, расставить удалось только злополучные коробки и ничего больше.

Вернувшись в комнату к безмятежно спящему Тимофею, она прислушалась. Глупая привычка, но отца Микки слушала всегда, вот и сейчас выдохнула, когда услышала размеренное дыхание.

После забралась с ногами в кресло и занялась единственной вещью, которая всегда приносила ей радость – принялась рисовать. В каждую чёрточку она вкладывала свой страх, в каждый изгиб – усталость, в заштрихованную тень прятала боль.

И сама не заметила, как уснула, а изрядно сточенный карандаш выпал из ослабевших пальцев.

***

Чешир

Он проснулся с удивительно лёгкой головой, словно хороший сон смог вылечить сотрясение. В комнате было темно, только мягкий свет фонаря проникал сквозь шторы и позволял рассмотреть очертания предметов. Тимофей бросил взгляд на светящийся циферблат часов – три утра.

Мысль о девушке влетела в сонный мозг и, достав молоток, принялась изо всех сил стучать по черепу изнутри. Ушла! Ушла? Ушла?! Раз за разом, пока Тим не выбрался из кровати и не включил настольную лампу.

Её свет наполнил комнату размытыми полутенями и позволил увидеть девушку, которая как чёрная кошка свернулась клубком в идеально белом кресле. Она держала один из старых альбомов матери. Тим невольно улыбнулся. Значит, дошла до кладовки и не сидела здесь, пытаясь изучать что-то на разбитом экране смартфона.

Выбрался из кровати и подошел ближе. Впервые у него появилась возможность рассмотреть Микки, и он не хотел её упускать. Обычно девушка была столь подвижна, что пролетала рядом как росчерк пера, вымазанного чернилами. Сейчас же всё застыло.

Из вечного пучка на голове, который обычно девушка прикрывала разноцветной шапкой или банданой, выпало несколько длинных прядей. Они скользили вниз и замирали, едва касаясь плеч.

Лицо, сосредоточенное даже во сне. Кажется, Микки никогда не расслабляется и всегда готова дать бой каждому, кто посмеет к ней приблизиться. Вот только бледность, искусанные до трещинок губы и едва заметные тени под глазами выдают бесконечную усталость.

Тим поймал себя на желании стереть это тяжёлое выражение с её лица, прикоснуться и медленно провести по бледной щеке с едва заметной родинкой. Рука сама потянулась вперед, ещё мгновение и…