— Я прекрасно знаю стоимость этих растений, — сказал Клим, — они из «Цветов Зегзицы». Я работаю на этой фирме.

Два-два — могла бы сказать я. Потому что работать было престижно. Причём, кем угодно работать. Особенно в космосе, так как работы в космосе было гораздо меньше, чем людей, желающих в космосе жить. Деньги, конечно, ценили все, но к людям, проедающим нажитые предками средства, принято было относится с некоторой иронией. Конечно, отнюдь не все богатые наследники бездельничали, но Эбрел, видимо, к работающим не принадлежал. Потому что он ничего не сказал про свою работу.

— Алесия, — Эбрел повернулся, и наклонился в мою сторону, как будто хотел сказать что-то лично мне.

Я инстинктивно отшатнулась. Эбрел всё ещё меня пугал, видеть его губы, которые я помнила очень хорошо, мне было неприятно.

— Алесия, хотите что-то ещё заказать? — спросил Эбрел.

Я помотала головой. Клим внимательно посмотрел на меня, потом на Эбрела.

— Господин Доньярт, почему Алесия вас боится? — спросил он.

И в этом вопросе уже не было ни высокомерия, ни желания уязвить соперника. Клим просто спрашивал. И он хотел получить ответ. Эбрел не отвечал, он тянул время, поправляя запонку. И дотянул до прихода официанта с подносом.

Официанты в «Коростеле» были стеклянными, их гладкие формы напоминали что-то морское, а мельтешащие внутренние детали, тоже сделанные из стекла, создавали иллюзию журчащей воды.

— Заварной крем из куриного яйца, с соусом из гусиной печени и чёрными зимними трюфелями, — объявил официант.

В какой-то момент, мне показалось, что я не смогу сегодня есть. Что для того, чтобы есть, я слишком устала — устала от обоих сидевших передо мной мужчин. Поначалу перепалка Клима и Эбрела показалась мне забавной, но это только поначалу. Уж не знаю, из-за того ли, что я всю ночь пела страдательную песню, или ещё почему, но меня, от этой неприкрытой враждебности Клима и Эбрела стала бить нервная дрожь, очень похожая на ту, что случалась со мною после особенно выразительного исполнения песни «улыбаюсь а сердце плачет». Но блюдо, принесённое официантом, вернуло меня к жизни. Оно пахло так аппетитно, что я вдруг вспомнила, как на самом деле хочу есть, (скупая Оаннель накормила меня с утра небольшой порцией овсянки). И забыла, что кавалеры мои мне сейчас до смерти надоели, оба.

— Спасибо, — сказала я официанту.

— Это очень вкусно, — улыбаясь сказал мне Эбрел, — моё любимое блюдо.

Я смело сунула ложечку в яичную скорлупу. Вкус был вполне неплохим, для оголодавшей меня — так просто замечательным. Эбрел одобрительно улыбнулся мне, и тоже погрузил ложечку в яйцо.

Клим дал ему прожевать, а потом снова спросил:

— Так почему Алесия вас боится? Вы ведь мне не ответили.

— Так почему Алесия вас боится? Вы ведь мне не ответили.

Эбрел нервно отбросил ложечку. Но отвечать не стал. Оно и понятно — врать, говоря, например что-то вроде: «мы с Алесией просто слегка повздорили», было опасно. Вдруг я обижусь и прямо тут, в роскошном «Коростеле», сообщу всем окружающим, что Эбрел пытался меня изнасиловать. И, так как лучшая защита — нападение, Эбрел стал нападать.

— А вы сами, кем, вообще приходитесь барышне Алесии? — спросил он у Клима.

— Я спас её, когда она умирала в космосе, — сказал Клим.

Эбрел стиснул зубы.

— Вы так гордитесь тем, что спасли Алесию, — презрительно потянул он, — вы думаете, это даёт вам какие-то права на неё?

Видимо, это был вопрос, заданный в расчёте на ревность, но Клим или не ревновал, или просто не терял самообладания.

— Никаких прав на барышню Алесию у меня нет, я вообще на неё не претендую, — спокойно сказал он, — Алесия попросила меня о помощи, и я помогаю ей.

— Слышите? — спросил меня Эбрел, — этот молодой человек не претендует на вас.

— Да — сказала я.

Мне было глубоко безразлично, претендует Клим на мою любовь, или нет. Мне он нужен был, не буду скрывать, но только в качестве надёжного друга. Потому что кроме него у меня тут не было больше друзей. Так что я, даже, была рада услышать, что он на меня не претендует. Мне от этого было только легче.

— Морской гребешок с соусом из зелёного мандарина, кедровых орешков и синей редьки, — объявил официант, подплывая к нашему столику с очередным подносом.

Я посмотрела на эти гребешки, и тоже стала их есть. А Клим продолжил спрашивать.

— Что вообще случилось на «Валькирии»? — спросил он Эбрела

— Она взорвалась, — ответил Эбрел.

— Как именно взорвалась?

Брови Эбрела насмешливо выгнулись.

— Неужели вы об этом не читали? — сказал он Климу, — Мой племянник, Севелен, устроил взрыв. Это уже доказано. Доказано, что именно он взорвал мой космический корабль. В его квартире нашли следы взрывчатки, изоленту, которой он фиксировал бомбу, а на изоленте отпечатки его пальцев.

— А зачем вашему племяннику Севелену, было взрывать ваш корабль? — спросил Клим Эбрела.

Эбрел смерил Клима недовольным взглядом, но, всё таки, ответил:

— Севелен был психически нестабилен. Я опекал его… И, видимо, зря.

— А что вам нужно от Алесии? — спросил Клим Эбрела.

— Я собираюсь жениться на ней.

И я подавилась. Я закашлялась, еле сдерживаясь, чтобы не оплевать белую скатерть гребешками.

— Я не пойду за вас, с чего вы взяли! — возмущенно сказала я Эбрелу.

— Посмотрим, — небрежно ответил Эбрел.

И есть мне резко расхотелось. Потому что, что бы там Эбрел не воображал о себе и обо мне, я хорошо помнила, каким он был на «Валькирии». Я хорошо помнила его наглый взгляд и грубые руки. Да, сейчас он смотрел иначе и рук не распускал. Но для меня это ничего не меняло.

— Я не пойду за вас замуж! Я вообще не хочу иметь с вами ничего общего, так что не присылайте мне больше подарков и не приходите в «Оршойю»!

— Вы обманываете себя, Алисия, — сказал мне Эбрел, — не так уж я вам и противен. Иначе бы вы здесь сейчас не сидели. Так что вы выйдете за меня, я в этом уверен.

— Нет! — возмутилась я.

Возмутилась — и одновременно испугалась. Потому что в голосе Эбрела звучала железобетонная уверенность.

— Нет? — улыбнулся Эбрел.

И он встал со своего места. Встал, взял в руки бокал с водой, и принялся стучать по бокалу серебряной ложечкой. «Диньк-диньк-диньк» — звонко разносилось по просторному ресторанному залу. Был обеденный час и посетителей в «Коростеле» было много, человек сто, наверное. Один за другим эти люди поднимали головы от тарелок и начинали смотреть на Эбрела. А он стоял и звенел, пока на него не посмотрели все.