Элла, Стелла и Марьяна – девушки насквозь гламурные, общительные и яркие. Наши столики в ресторане рядышком стоят, и, глядя на их компанию, я почему-то всегда представляю чаепитие в кукольном домике Барби, на которое случайно залетела мудрая ворона. Ворона, пардон, Галина Федоровна всегда выглядит так, словно сама не понимает, что делает в этом игрушечном обществе.

В первый же вечер за ужином Барби громко рассуждали об экзистенциализме, ссылались на Бердяева и тем вызывали у Туполева зубовный скрежет. Мой «карликовый олигарх» терпеть не выносит блондинок, поминающих всуе высокие материи – громко и напоказ, – он любит девушек скромных, скрытно-умных и умеющих вовремя заткнуться за ужином.

– Они тебе, случайно, пакости не подстроили? – продолжала допытываться Львовна.

– Нет. – Я серьезно покачала головой.

– А то смотри, девушки шустрые.

– Туполева такие не интересуют, – все так же в раздумьях, ответила я. Но для себя сделала пометочку – а вдруг?

– Моего тоже не интересуют. Но бдительность проявлять следует, – учила меня Инесса. – Вот я, думаешь, ревнивая? Да ни одной минуточки! Это у нас игры такие – я ревную, он трясется.

– Зачем?

– Чтоб чувства не закисли. Если я бдить перестану, он обидится. Подумает, разлюбила.

Ничего себе разлюбила! Под дверью туалета вопить, по всему пароходу бегать, народ смешить.

– Ты думаешь, я его Таньке сама шубу не купила бы?! Купила бы. Но это тоже игра – он тимуровец, а я из банды Мишки Квакина. Он добрый и щедрый, я – стерва и самодур. Для бизнеса, поверь, это очень удобно. Роли распределены. – И усмехнулась. – Он дома моим пике еще гордиться будет: «Наша мама, пацаны, еще о-го-го! Еще за борт падает».

Вот и думай после этого, что что-то понимаешь в людях. Два супруга под пятьдесят не наигрались в казаки-разбойники.

– А пацаны что?

– А ничего, – фыркнула Инесса. – Вадим без дайвинга прожить не может, Стас дельтапланерист. Я их сама в эти клубы привела.

– А Максим?

– Максим у нас лошадник. Будешь в Питере, загляни к нам. Мы тебя под Выборг свозим, там у нас конюшня. – И вновь две отрывистые фразы с последующим вопросом без всякого перехода: – А мое хобби – работа. Тоже лошадиная. Кофе будешь?

– Нет, спасибо. Мне уже пора. Кстати, ты мне свой фотоаппарат не дашь? Некоторые круизные фотки хочу себе перенести…

– Да легко, – отозвалась Марченко и быстро выполнила просьбу.

Не дождавшийся меня Туполев крепко и заслуженно спал в своей каюте. Я осторожно прикрыла дверь на его половину, включила компьютер, принтер и начала выбирать фотографии, на которых помимо улыбающихся Марченко встречались лица интересующих меня пассажиров.

Крупных планов анфас, к сожалению, набралось немного. Только лорд и киевлянин качественно засветились. Прибалт Лацис вполне приемлемо встречался полубоком, а вот двое подозреваемых – агропромышленный Тарас и секретарь Каментона – везде фигурировали только ухом либо склоненной головой и затылком.

Распечатав на принтере несколько особенно удачных снимков, я взяла карандаш, черный маркер и для очистки совести первым делом изуродовала портрет Максима Сергеевича Марченко. Выписала на нем маркером круглые очечки, карандашом изобразила серенькие волосы, спускающиеся ниже ушей, и козырек кепки.

Полюбовалась работой и поняла – на «клетчатого» Максим Сергеевич походил мало. Слишком яркие губы, слишком черная щетина… Щетина? Стоп.

Я вернулась к первым снимкам, нашла на них крупный план Марченко и остолбенела. Первый день круиза он был чисто выбрит. Модная трехдневная небритость появилась у господина Марченко гораздо позже – уже на корабле.

Я быстро сбегала за косметичкой, замазала на «портрете» губы и щеки тональным кремом и получила… Портрет «клетчатого». Почти точную его копию.

Если немного округлить овал лица, засунув за щеки комочки ваты, исказить по-гречески правильный нос такими же вкладышами… Утяжелить фигуру двумя слоями одежды…

Но выкинуть свою жену за борт?!

Нет, не верю. Или я девственная дура и ничего не понимаю в людях.

А если… Инесса наврала насчет женщины в мужском туалете и своих поисков Макса? Все это я знаю только с ее слов…

Но зачем ей это понадобилось?! Для чего она битый час морочила мне голову какими-то россказнями, придумывала какую-то красотку в унитазах… Она что – разводила меня на разговоры?! Подпоила и мило выпытывала, что я знаю, чем занимаюсь и так далее…

Если это так, то я идиотка. Полная и беспросветная. «Клетчатый» меня видел. И будь Инесса его женой-сообщницей, то я нагадила подполковнику Огурцову со всем старанием. Меня просили не проявлять инициатив, не болтать и не высовываться, а я, попа говорящая, первым делом бросилась нарушать все обещания! Приставать с расспросами, туману напускать…

Дура!

Обругав себя и разозлившись как следует, я быстренько сунула в выдвижной ящик письменного стола распечатанные фотографии и понеслась к четвертой каюте. Мокрый воды уже не боится, а некоторые странности порой можно объяснить весьма просто. Не ломать понапрасну голову, а поступить проще – в лоб.

Доскакав до каюты, я постучала в дверь и после крика «Войдите!» втекла внутрь:

– Инессочка, я тут, случайно, зажигалку не обронила?

– Посмотри, – разрешила хозяйка каюты, и я бросилась изображать розыски. Разыскивала, разыскивала, бормотала: «Ну где она, где?» – и, проходя у постели Инессы, невзначай так сказала:

– Слушай, я тут снимки просматривала… Твоему Максу без щетины лучше. Почему он перестал бриться?

– Да я ему сто раз то же самое говорила! – взвилась с подушек Львовна. – Знаешь, как он с трехдневной щетиной на своих конюшнях смотрится?! Как последний биндюжник!

– Вот-вот, – «рассеянно» согласилась я, – щетина стильно только при общем лоске смотрится. И честно скажу, на первых снимках он мне гораздо больше понравился. Это ты его побриться уговорила?

– Ага. Как же! У него фурункул на щеке вскочил, он его примочками лечить начал, вот и побрился.

– Какими примочками? – с искренней заинтересованностью спросила я, большая любительница народной медицины.

– Лучше тебе этого не знать, – почему-то усмехнулась Инесса. – Этим же способом он своих коней лечит.

– А-а-а, – догадливо протянула я и подумала, что для данного примитивно народного способа лечения побриться действительно необходимо. – Ой! – пискнула тут же. Выпустила из кулака зажатую зажигалку и обрадованно добавила: – Вот она, проказница. Лежит и молчит.

Попрощалась с Инессой и закрыла за собой дверь.

Какое все-таки облегчение избавить от подозрений хороших людей! Пусть я и дура набитая, пусть лезу не в свое дело, но подозревать человека, секретно лечащего маминых псов, согласитесь, противно. Не хочется. И пусть все это я знаю только по рассказам Инессы, но, достав из ящика изрисованный портрет Марченко, я с удовольствием порвала его на мелкие клочки: