Лида тоже села, сдвинула очки на лоб.

— Нехилый домишко, — сказала она, глядя на противоположный берег.

— А, ты про этот… Там адвокат один живет, очень известный, — понимающе кивнула Валя. — Гуров его фамилия.

— Да знаю я… — отмахнулась Лида. — Мы тут раньше вас живем, поэтому я лучше тебя все знаю.

Иволга в этом месте была неширокой, и дом Гурова хорошо просматривался с косогора, на котором сидели девушки. За добротным каменным забором со столбами, на которых стояли вазоны с цветами, виднелся старинный дом с розовыми колоннами, красивый, словно декорация в кино. Настолько красивый, что Валя с трудом представляла, как там могут жить люди. Наверное, они едят на серебряных тарелках, и в каждой комнате у них по видеомагнитофону…

Она смотрела на дом как зачарованная, и постепенно воображение у нее разыгралось. Валя представила себе Гурова — благородного строгого старика, его жену (ну как же без жены!) — тоже пожилую женщину чрезвычайно благородного вида. Вот они принимают у себя мать Вани и самого Ваню, помогают ему, и тот с помощью старика-адвоката становится тоже известным адвокатом, и Гуров, который к тому времени полюбил Ваню, словно родного сына (Валя не встречала еще ни одного человека, который относился бы к Ване плохо!), завещает дом ему. И однажды, спустя много лет, они вдвоем входят во двор этого дома, который к тому времени уже принадлежит Ване, и Ваня спрашивает: «Валя, тебе здесь нравится?»

«Нет, не годится! — нахмурилась она. — Пусть старичок живет, а мы с Ваней уж как-нибудь обойдемся без этих розовых колонн и глиняных вазонов!»

— Пирогова, ты чего задумалась? — толкнула ее локтем Лида. — Опять какую-нибудь историю воображаешь?

— Так, глупости… — покраснела Валя.

— Кстати, вот и Гуров. Нечасто он сюда приезжает…

— Где? — всполошилась Валя, вытягивая шею. — Это Гуров? Не может быть!

Валя неоднократно слышала об этом человеке, но только сейчас впервые его увидела.

— Глупенькая, я же всех тут знаю! — обиделась Лида. — Это и есть Гуров собственной персоной! А вон его жена и дочка…

Из ворот старинного особняка вышла троица в сопровождении веселого коккер-спаниеля золотисто-рыжей расцветки. Пес весело носился вокруг них, прыгал, пытался ловить бабочек, потом упал на траву и принялся кататься по ней…

Филиппа Аскольдовича Гурова ни при каком раскладе нельзя было назвать стариком. Расстояние было довольно приличное, но все же Валя даже так, издалека, поняла, что ему не больше сорока пяти лет. Невысокий, спортивного сложения, в шикарных темных очках, он держался как человек, хорошо знающий себе цену. Одет он был весьма скромно — светлые шорты до колен и красная майка с какой-то надписью на груди, но Валя, хоть и не разбиралась во всех этих тонкостях, моментально почувствовала, что куплена его одежда не в соседнем сельпо и даже не в ГУМе, а либо в «Березке», либо непосредственно за границей.

Жена Гурова тоже никак не напоминала благородную старую даму, какой ее только что вообразила себе Валя. Она была весьма моложава, подтянута, в светлом спортивном костюме без рукавов, с короткой светлой стрижкой под мальчика. Правда, она не улыбалась и выглядела довольно надменной.

— Мы с их Марьяной когда-то даже гуляли вместе. Правда, сто лет назад, — сказала Лида, тоже с любопытством наблюдая за троицей на противоположном берегу. — Она неплохая девчонка, но очень папашу своего боится.

— С какой Марьяной? — спросила Валя.

— Дочь Гурова зовут Марьяной. Эй, привет! — громко крикнула Лида и помахала девушке на том берегу. — Может, узнает меня…

Но Марьяна Лиду не узнала. Вернее, она даже не стала смотреть в ее сторону.

— Нет, не узнала, — без всякого сожаления произнесла Лида. — Или просто зазналась.

— Сколько ей лет? — спросила Валя.

— Да нам с тобой ровесница…

— А почему она отца своего боится? — завороженно спросила Валя.

— Он строгий очень. От всех всегда требует, чтобы они точно знали, чего хотят, а Марьяна не всегда это знает. Принципиальный.

— А что все должны знать?

— Ну по жизни, по работе… даже в мелочах чтобы был порядок. Вот, например, лет шесть назад попросила Марьяна отца собаку купить. Купил он — вот этого, Джоя как раз, и вдруг выяснилось, что Марьяне он не нравится, а хочет она совсем другого пса — ну, типа дога или добермана. Джой слишком ластится ко всем и вообще какой-то дурной. Заполошный.

— Он очень милый… — задумчиво пробормотала Валя, глядя, как Джой носится взад-вперед по берегу.

— Милый-то милый, но она, оказывается, чего-то другого от собаки хотела! Этого даже лапу давать не смогли научить! И что же? Гуров, при его-то деньгах, хоть сто собак мог купить. Но нет же! Раз ты выбрала тогда именно этого песика, то и живи с ним. Исправить ошибку уже нельзя. И во всем прочем Гуров такой.

— Наверное, это правильно, — сказала Валя.

— Ну, в случае с Джоем, наверное, и правильно, — кивнула Лида. — Только Марьяне от этого не легче. Если она, например, в институт какой поступит и поймет через некоторое время, что профессия, которую она должна будет получить, ей разонравилась, Гуров ее заставит до конца доучиться. Такой человек!

— А она симпатичная…

— Марьяна? Да, ничего…

Дочь Гурова напоминала цыганку — с темными кудрявыми волосами до плеч, огромными красными сережками и в красном же платье с широкой юбкой. Она произвела на Валю какое-то странное, двойственное впечатление — с одной стороны, Марьяна казалась спокойной и доброй девушкой, с которой, должно быть, очень приятно общаться, но с другой — именно потому она вызвала у Вали страх. Эта девушка была слишком яркой. Наверное, она нравится всем, и Ваня…

Марьяна ходила вдоль берега с собакой, а Гуров с женой затеяли играть в бадминтон. Правда, поднявшийся ветер все время мешал им, и воланчик улетал далеко в сторону.

К воротам дома подкатила большая блестящая машина.

— «Мерседес», — вздохнула Лида.

— Откуда ты знаешь?

— Я все знаю. Это именно «Мерседес»! К Гуровым часто какие-то известные личности приезжают. У Гуровых тоже есть иномарка, не хуже этой, кстати.

В те времена не так часто можно было увидеть столь красивую машину. «И друзья у этих Гуровых какие-то особенные!» — с удивлением подумала Валя.

Из машины вылезла семейная пара — явно ровесники отца семейства. Последовали поцелуи, пожатия рук, веселые возгласы, обрывки которых доносились и до девушек на этом берегу. Филипп Аскольдович вел себя непринужденно и вместе с тем с достоинством. Подобные манеры Валя видела разве что в кино, у английских лордов.

Марьяна ходила вдоль берега, и ветер раздувал подол ее широкой красной юбки.

— Пойдем искупаемся? — предложила Лида, которой уже надоело лежать на солнце. — Ты чего, Пирогова? Тебя как будто пыльным мешком по голове стукнули!