– Мы работаем над тем, – продолжил он, – как вывести пациентов с синдромом клетки из их состояния. Наша задача – не создавать иллюзию принятия ими пищи, а вернуть им способность жевать и глотать ее самостоятельно. Мы хотим освободить их…

– Освободить от чего? – сухо осведомился Хаббард. – От сообщества пяти миллионов людей в США и сорока миллионов по всему миру? От возникающей новой культуры, которая взаимодействует с физическим миром, но независима от него, со своими интересами, заботами и экономикой? Вы хоть понимаете, что огромное число хаденов попросту не помнят физического мира? – Он ткнул пальцем в мою сторону. – Крис стал хаденом в два года. Вы что-нибудь помните о том времени, когда вам было два года, Джим?

Я взглянул на отца, но он был увлечен разговором с Кэрол Лэмб и мамой. Значит, оставалось рассчитывать только на свои силы.

– Вы упускаете главное, – заметил Бухолд. – Мы же хотим предложить выбор, возможность избежать физической скованности, мешающей хаденам вести нормальную жизнь.

– По-вашему, я выгляжу скованным? – спросил Хаббард. – Или Крис так выглядит?

– Я, вообще-то, здесь, – напомнил я.

– Тогда скажите сами – вы чувствуете себя скованным? – спросил меня Хаббард.

– Не то чтобы очень, – признался я. – Но, с другой стороны, как вы и сказали, мне особо не с чем сравнивать.

– Зато мне есть с чем. Я стал хаденом в двадцать пять. И с тех пор делал все, что делает любой человек. Что любой человек захотел бы сделать.

– Только вам для этого нужно заимствовать чье-то тело, – возразил Бухолд.

– Джим, – Хаббард сверкнул белозубой улыбкой, – я заимствую чье-то тело не для того, чтобы притвориться, будто я не хаден, а для того, чтобы некоторая часть людей не забыли, что я тоже человек.

– Тем больше причин искать способы лечения, – сказал Бухолд.

– Нет, – отрезал Хаббард. – Заставлять кого-то меняться только потому, что не знаешь, как обходиться с ним в его нынешнем виде, – это не то, к чему надо стремиться. Надо стремиться наконец открыть людям глаза. Вы говорите: «лечение», а я слышу в этом: «вы недочеловеки».

– Бросьте, Хаббард, – отмахнулся Бухолд. – Вы меня на этом не подловите. Ничего подобного я не говорил, и вы это знаете.

– Неужели? Тут есть о чем поразмыслить, Джим. Сейчас нейронные сети, трилы и все прочие инновации, появившиеся благодаря Исследовательской программе Хадена, создаются специально для хаденов. По сей день министерство здравоохранения разрешает их использование только хаденам. Но ведь люди с различными параличами тоже могли бы получить выгоду от трилов. Как и другие американцы, имеющие проблемы с передвижением. Как и старики, которым уже трудно ходить.

– Министерство ограничило применение трилов жертвами синдрома клетки потому, что запихивать в голову второй мозг, мягко говоря, небезопасно, – напомнил Бухолд. – К этому прибегают, когда нет выбора.

– Но этот выбор должен быть у всех, – возразил Хаббард. – И теперь наконец доступ к этим технологиям открывается для каждого. Помимо всего прочего, закон Абрамса—Кеттеринг предоставляет его гораздо большему числу людей. Все больше американцев будут использовать их в будущем. Миллионы. Их вы тоже станете принижать, Джим?

– Мне кажется, вы не слышали, что я говорил, – сказал Бухолд.

– Я слушал вас очень внимательно, – ответил Хаббард, – и вот что я вам скажу: ваши слова звучат как расизм.

– О господи! – воскликнул Бухолд. – Теперь вы говорите, как эта чертова баба Кассандра Белл.

– Блин… – произнес я.

– В чем дело? – Бухолд повернулся ко мне.

– Э-э… – пролепетал я.

– Крис не хочет говорить вам, что мой сегодняшний интегратор – это Николас Белл, старший брат Кассандры Белл, – пояснил Хаббард. – Я же сообщаю вам об этом без малейших душевных колебаний.

Бухолд в изумлении уставился на Хаббарда:

– Да ты точно гребаный…

– Джим! – рявкнул Уиссон.

– У вас все в порядке? – поинтересовался папа, наконец обративший внимание на наш край стола.

– Все чудесно, папа, – заверил я. – Но, мне кажется, у Джима есть пара вопросов, которые он хотел бы задать тебе лично. Если бы Кэрол согласилась поменяться с Джимом местами, было бы просто замечательно.

– Конечно же, я не против, – тут же согласилась она.

– Превосходно, – сказал я и посмотрел на Бухолда в надежде на то, что он воспримет намек или, по крайней мере, будет благодарен мне за предоставленную возможность поговорить с папой с глазу на глаз. Он раздраженно кивнул и поменялся местами с Кэрол.

– Хорошо выкрутился, – наклонившись ко мне, очень тихо прошептал Хаббард.

Я кивнул, а потом потер щеку. Боль в челюсти возвращалась. И я был почти уверен, что не из-за зуба.

Зазвонил мой внутренний телефон.

– Да? – ответил я внутренним голосом.

– Шейн, – сказала Ванн, – как далеко вы сейчас от Лисберга?

– Милях в десяти. А в чем дело?

– Вы слышали про «Лаудон фарма»?

– На самом деле именно в данный момент я ужинаю с ее генеральным директором и его мужем, – сказал я. – Да что случилось-то?

– Она только что взлетела на воздух.

– Что? – Я посмотрел на Бухолда, который о чем-то увлеченно беседовал с папой.

– Она только что взлетела на воздух, – повторила Ванн и добавила: – Похоже, замешан хаден.

– Вы шутите?!

– Хотелось бы. Тогда бы я лежала сейчас в теплой постели, и не одна, а не ехала бы в ваши края, – проворчала Ванн. – Немедленно отправляйтесь туда и начинайте составлять подробную картограмму местности и собирать данные. Я буду минут через сорок.

– А что мне сказать Джиму Бухолду?

– Он – генеральный директор?

– Ну да, – подтвердил я.

Джим полез в карман за телефоном.

– Погодите-ка, – добавил я. – Похоже, он сейчас узнает все сам.

Бухолд вскочил и, не отнимая телефона от уха, выбежал из комнаты. Озадаченный Уиссон посмотрел ему вслед.

– Да, он узнал, – уныло сообщил я.

На территории «Лаудон фарма» было два главных здания. В первом находились офисы руководителей верхнего и среднего звена, сотрудников администрации, пресс-службы и лоббистов, работающих по Вашингтону и Ричмонду. Во втором – лаборатории, где трудились ученые, программисты и прочий уважаемый персонал.

Административное здание сильно пострадало. Все стекла на восточной стене выбило взрывом вместе с рамами, а большинство остальных нуждалось в более-менее серьезном ремонте. Из дыр разлетались бумаги, порхали и кружились в воздухе, а потом медленно опускались на тенистый бульвар, разделявший два здания.