– Как это? – ахнула Клавдия.

– Да вот так это, – рассмеялся ее искренней реакции Марк и, в свою очередь, поинтересовался: – Ну а ты как решила стать филологом? По стопам мамы или призвание имеешь?

– С призванием все было сложно, у родителей и старшего поколения возник спор «физиков и лириков» на тему, в каком направлении развивать ребенка. В том смысле, что бабушка и дед у меня технари, а мама и папа гуманитарии: мама – лингвист, а папа – славист, занимался славянской культурой.

– А что, ты проявляла способности в обеих сферах?

– Ну, как сказать… – широко улыбнулась Клавдия.

Старшим Невским казалось, что они углядели у внучки склонность к точным наукам, младшие напирали на полное их отсутствие и явный уклон интересов дочери к гуманитарной составляющей. Хорошо, хоть не экспериментировали методом проб и ошибок и особо ребенку не досаждали.

Но, как ни смешно, спор разрешился сам собой.

Клавдии было восемь лет. Однажды в школе им дали задание сделать простейшую поделку, так называемое «наглядное пособие». Сначала деткам раздали сами пособия – кому небольшие листочки, на которых были написаны разные правила правописания, кому-то отдельные буквы, а Клавдии достались вырезанные из плотной разноцветной бумаги цифры. Вот для них-то и надо было вбить гвоздик (на который бы вешались эти самые «наглядные» цифры) в небольшую квадратную досочку. Взрослые к вопросу подошли со всей серьезностью: дед Роберт Кириллович вырезал досочку из тонкой фанеры и отшлифовал ее края, на середину комнаты поставили маленькую табуреточку, на которую и положили доску, выдали ребенку гвоздик и небольшой молоток.

Выпроводив всех из комнаты, чтобы не мешали, Клавдия умудрилась маленьким молоточком расколошматить к чертовой бабушке и досочку, и часть табуретки, и намертво вколотить маленький гвоздик плашмя в паркет.

– М-м-да, – философски заметила бабушка, когда вся семья сбежалась на звуки погрома и оглушительный грохот, и выстроилась вокруг Клавдии, обозревая последствия трудового энтузиазма ребенка. – Девочка у нас все-таки не технарь. Факт. Будем двигаться в гуманитарном направлении.

– Доченька, – вкрадчиво спросил папа у ребенка, вполне себе довольного результатами проделанной работы, – а как же ты гвоздик-то в пол забила?

– А вот так! – радостно воскликнула доченька.

И хренакнула со всей дури, доступной ее тогдашним силенкам, молоточком куда попало. Попало на многострадальную табуреточку, которая, предсмертно смачно хрустнув, развалилась к той же бабушке, что и досочка.

– Да, – согласился папа, осторожно забирая из руки энергичной доченьки орудие пролетариата, – лучше все же туда, – неопределенно указал он рукой, – в гуманитарном направлении. – И, уже не имея никаких сил сдерживаться, расхохотался.

Марк тоже хохотал до слез, когда Клавдия рассказывала ему в красках о выборе направления своего развития.

– Честно сказать, трудно понять, почему бабушка с дедом подозревали меня к склонности к точным наукам, я и в первых-то классах не блистала, а в старших так и вовсе буксовала с физикой и химией. Любила только геометрию и черчение, у меня очень здорово получалось чертить, и с объемным видением, воображением всегда было все в порядке. К тому же бабушка, единственная в семье, кто знала французский язык и с самого моего младенчества разговаривала со мной на нем, и уже в три года я бегло говорила на обоих языках. Родня стенала, когда мы с бабулей переходили на французский, а они не понимали предмета нашей беседы, – посмеивалась Клава. – Какой там технарь!

Клавдия отчетливо запомнила тот момент, когда осознала, что любит Марка.

Он что-то увлеченно рассказывал, как всегда захватывающе интересно, с юмором, заразительно. Клавдия засмотрелась, как живо меняется мимика его лица в ходе повествования, как иронично поблескивают эти его темно-серые, глубокие, невозможные глаза.

И вдруг с ней случилось удивительное озарение…

Озарение – какое верное, сильное, емкое слово, поразительно точно передающее обозначенное им явление.

Сознание Клавдии озарило изнутри, как будто оно расширилось, вдруг став большим и внутри, и снаружи, и каким-то объемным, многомерным, наполненным воздухом и ярким светом понимание простой и ясной истины – она любит этого мужчину.

Она вдруг поняла, что это мужчина всей ее жизни, родной и самый близкий человек. И в свете этого чувства к ней пришло странное понимание, что не важно, будет ли эта ее любовь реализованной, будут ли они вместе, или этого не произойдет никогда, самое важное и главное происходит сейчас – то, что в ней есть это невероятное, потрясающее чувство.

Она все смотрела на него, смотрела, привыкая к себе обновленной, заполненной любовью к этому человеку, и от мощной силы переживаний, от высоты того, что она чувствовала в этот момент, слезы наворачивались у нее на глаза.

Клавдия проходила с этим чувством, внутренне светясь, целый день, а потом свет потихонечку угас, а чувства улеглись-устроились в душе, и ощущение «не важно, будем ли мы вместе, главное, что вот она есть, любовь» сменилось привычным человеческим желанием соединиться и быть непременно вместе с объектом своей любви.

Далековато пока до безусловной духовной любви ко всему сущему. Как-то хочется все же рядышком с милым другом, душа в душу, в обнимочку и с поцелуями нежными, рука об руку и по жизни.

Отпуск Марка закончился, но они не перестали общаться, встречались по выходным в «Полянах» и все так же ходили, гуляли, много разговаривали, находили уединенные места с панорамным видом и молчали, очищаясь от суетности душой.

Однажды Клавдия осталась ночевать у Марка, припозднившись с работы. Еще на той их старой квартире, где жила вся семья Светловых.

Она тогда полночи не могла уснуть, изводясь ощущением его близкого присутствия в темноте и уединенности ночи, и все ей казалось, что она слышит, как он вздыхает и переворачивается у себя в комнате.

Каким-то совсем не заметным и естественным образом она стала довольно часто оставаться ночевать у него дома, работала же в Москве, и бывало, что задерживалась допоздна. И вот уже в квартире Светловых появились какие-то ее вещи, на всякий случай и ее зубная щетка, шампунь, всякие мелочи. И Клавдии казалось, что это очень символично и что-то да значит…

А потом она сделала самую большую глупость – призналась ему в своей любви. И этот ужасный для нее день она так же помнила подробно, со всеми деталями, звуками и даже запахами.

Был последний день лета, тридцать первое августа, выходной. Марк приехал в «Верхние Поляны» накануне поздно вечером, а ранним утром, еще до полного восхода солнца, сходив на речку вдвоем, наплававшись вдоволь, они вернулись, позавтракали у Светловых дома и решили ехать на «Птичье Крыло», чтобы символически попрощаться с беззаботным летом, которое их познакомило и вот уходит безвозвратно.

День стоял бархатно-теплый и какой-то сладостно-наливной, терпкий, медовый, какие бывают в начале урожайной осени, когда уже не жарит, а ласкает и поглаживает солнце, и насыщенно-пряно пахнет поздними луговыми травами, созревшими грушами, и возвышенно горчит от тихой, тонкой грусти.