Он знал, что имеет право гордиться своей выдержкой, поскольку ему больше всего на свете сейчас хотелось сграбастать мальчишку в охапку и выкинуть из тарелки прочь, да еще и придать ускорение хорошим пинком.

Вместо этого он даже позволил ему выйти на своих ногах и шел за ним до самого выхода, стиснув зубы, чтобы случайно не обронить одно из тех слов, которые так хотелось произнести, ибо они ну уж больно подходили ситуации. И только когда мальчишка оказался снаружи, позволил себе слегка расслабиться. Даже успел вновь обратить внимание на запах и подумал, что для тех же ведьм он вполне может быть смрадом разложения.

Хотя сейчас уже все это не имело никакого значения.

Спрыгнув на траву, Ларион мрачно сказал:

— Закрой дверь. Не ровен час кто заглянет.

— Пожалуйста!

Солон обиженно надул губы, но руками поводил. После этого дверь в тарелку закрылась.

Вот теперь можно было и в самом деле слегка успокоиться. Кажется, обошлось. А ведь…

Федоров искоса взглянул на мальчишку.

А ведь так просто дать ему подзатыльник. И главное — очень хочется. Плюс к тому еще и заслужил. Вот только нельзя этого делать. Парень так и не понял, что именно сделал неправильно. Надо объяснить. Но не сейчас.

Сейчас первым делом надо найти Щербака, рассказать ему все о тарелке, а потом попросить поставить к ней охранников. Причем им должно быть строго-настрого наказано не подпускать к ней Солона на пушечный выстрел. Ни при каких условиях. И пусть тот на него обижается сколько угодно. Это можно вытерпеть.

— Его можно починить, клянусь, можно! — Мальчик все еще не мог оторвать глаз от летающего корабля ведьм. — Я знаю, я это чувствую.

— Не совсем представляю, как это можно сделать, — Ларион счел себя просто образцовым дипломатом. — Даже при моем опыте я совершенно не представляю, с чего начинать. Пошли, надо сообщить кому-то из больших начальников о случившемся.

Он крепко взял Солона за руку и повел его прочь от тарелки.

— Да брось, — безмятежно сказал мальчик, оглядываясь в ее сторону. — Никаких отговорок. Я сказал починим и еще как. Времени на это, конечно, уйдет много, может быть, год. И все равно починим. Между прочим, чем тебе не предлог задержаться у нас подольше?

8

Простыня приносила прохладу разгоряченному телу. Федоров немного поерзал, устраиваясь удобнее. Шар гриба-ночника, стоявшего в глиняном горшочке возле кровати, светил так ярко, что он хорошо видел слегка запрокинутое лицо Анны, ее длинные волосы, нацелованные губы.

— Это опасно? — спросила она.

— О чем ты?

— О тарелке. Насколько опасно Солону с ней возиться?

Что можно ответить на такой вопрос в мире, в котором, выглянув утром из окна, чтобы узнать погоду, запросто можно получить пулю?

Ларион придвинулся ближе, прижался к ее спине, обнял, поцеловал гладкое, белое, такое шелковистое на ощупь плечо.

— Не увиливай, — сказала она. Голос ее был очень серьезен.

— Я и не увиливаю, — и он снова прижался губами к ее коже, на этот раз чуть выше.

— Если с ним что-нибудь случится, — сообщила Анна, — я тебя убью, по-настоящему убью. Возьму дробовик, подойду сзади и разнесу башку.

— В самом деле?

— Можешь не сомневаться.

Она повернула к Федорову лицо, и некоторое время вглядывалась ему в глаза. Изучающе, что-то для себя про него решая. Наконец решила и, несильно толкнув в грудь, вполголоса сказала:

— Нет, не может быть тебе доверия, одинокий всадник с пустынных холмов.

— И это правда, — вздохнул Ларион. — Святая, как крест.

— И несмотря на это, я тебя, мерзавца, люблю.

— Так положено. Кто-то обязательно должен любить одинокого всадника с холмов.

— Но почему именно я? — хихикнула она.

Его правая рука погладила ее руку, прошлась по плечу, осторожно опустилась на мягкое упругое полушарие.

— Ты красива.

— И это все?

— Ты чертовски красива. Будь это лет десять назад… Кстати, а в кино ты тогда не снималась? По идее, тебя должны были буквально осаждать режиссеры, фотографы и эти… кто там вербует манекенщиц?

— Было да сплыло. И сейчас не имеет никакого смысла вспоминать. Поговорим лучше о настоящем.

Она кинула задумчивый взгляд на его руку, которая действовала теперь более уверенно, потом осторожно накрыла ладонью, не давая ей двигаться.

— Почему? — спросил он.

— Не сейчас. Попозже. А сейчас…

— Ты хочешь поговорить о настоящем.

— Именно так.

— Хорошо, если ты так хочешь. Но прежде…

— Нет, если мы чем-нибудь займемся, у нас не будет времени поговорить, а мне хотелось бы это сделать.

— Я просто хотел, чтобы ты сказала…

Она улыбнулась, выскользнула из его рук и, откатившись к самому краю огромной кровати, спросила:

— Что бы ты хотел услышать?

Волосы теперь закрывали ей половину лица, губы загадочно улыбались.

— Скажи первое, что придет тебе в голову. Скажи, что хотелось бы сказать именно сейчас.

— О! — едва слышно сказала она. — Тебе тоже нравился этот фильм? Но ты учти: сейчас другое время и я не Марта.

— Это не имеет значения, — Ларион улыбнулся.

Сейчас ему и в самом деле было на все наплевать, кроме этой ночи, невероятно красивой женщины и того, что ее можно любить. Он чувствовал себя пьяным без вина, и ему было очень хорошо.

— Хочешь?

— Да, скажи.

— Я тебя люблю, для начала, и еще раз за эту ночь.

— Дальше…

Она улыбнулась.

— Нет, так не по сценарию.

— В самом деле?

— Угу. По сценарию сейчас перерыв, мы должны серьезно поговорить и только потом я тебе еще что-то скажу. В виде награды.

— Обещаешь?

— Конечно.

— Хорошо, — Ларион приподнялся и подсунул под спину подушку. Теперь он устроился полулежа и, самое главное, мог видеть Анну всю, любоваться ее телом, лицом, мог, при желании, даже ее потрогать.

— Ты готов к разговору?

Она снова хихикнула, слегка сменила позу. Эта была еще соблазнительнее, чем предыдущая.

— Готов, — сообщил Ларион. — И не только к разговору.

— Нет, разговор, — она погрозила ему пальцем. — И прежде всего — о безопасности. Еще раз: ты уверен, что моему мальчику ничего не грозит?

— Нет, — честно сказал он. — Мы живем в мире, в котором безопасности не существует. Может быть, раньше… Хотя и раньше, еще до ведьм, никто не мог дать гарантию безопасности. Никто.