Потом Птицу агитировал Финт… Ну чего ты ссышь, Леха? На зону больше неохота? Так теперь на зону только лохи попадают. А блатные и братва все на воле… Так уж и все?… Может, кого и закрывают, чтобы ментам видимость работы показать. Но даже если и закроют, братва на зоне подогреет — одним шоколадом срать будешь. А?… Нет, Финт, это не мое… Расстались холодно. Позже встречались дважды. Чисто случайно.

А потом Терминатору понадобился подрывник. Найти человека с таким специфическим опытом оказалось непросто. И он вспомнил про Птицу. Но как его подписать? Норов у засранца, характер! Дружки есть. Тоже крутые мужики, не наедешь. Но отступать Дуче, а уж тем более Терминатор, не привык. И ту визитку, что Птица оставил на столе, не забыл. Тогда и подсунули Лехе гнилой, но хорошо покрашенный «мерс». Ему красная цена две с половиной штуки, а Птичку зарядили на пять восемьсот. Его же характер против него и повернули, знали: гордость не позволит от выплат отказаться. Только платить-то голодранцу нечем. На ржавой развалюхе ездит, все бабки в свою мастерскую вложил. Ставка оказалась правильной. Птица сказал:

— Ладно. Я от своих долгов никогда не бегал. Заплачу. Не все сразу, в рассрочку.

Написал расписку. Три штуки сразу выложил, потом еще тысячу сто.

…Сигарета догорела. Птица прикурил новую.

После пожара Мишка Гурецкий, кореш по службе, сообразив, что Леху подставили, предложил свою помощь, но и ему Птица сказал: не надо, Сохатый. Если кинули — сам и виноват. Лучше помоги деньгами. Мишка пожал плечами: «Смотри, тебе решать». Дал в долг три тонны зеленых… Когда вернуть? Ты чего, Пернатый, порешь? Когда сможешь — тогда и отдашь. А то смотри, давай тряхнем твоего лагерного дружбанка? Гадом буду — тебя кидают. Этот «мерс» — та же кукла, только железная… Но Птица опять сказал: «Не надо. Я сам».

После скачка курса он потемнел лицом. Тогда-то ему и предложили проконсультировать Козулю по изготовлению бомбы с часовым механизмом. Предложение принимать было нельзя!… Просто проконсультировать… Только и всего! Скрипя зубами, он согласился. Ему ничего не сказали о том, зачем это нужно. Так был сделан первый шаг по дороге в ад. Сегодня он сделал второй, а фотоаппарат «Никон» в руках следака ФСБ бесстрастно это зафиксировал.

В клочья разнесло, сказала та бабка с картошкой, — в клочья, сынок. Только и всего! Дуче ни словом не обмолвился о том, для чего предназначен тротиловый заряд с часовым механизмом. А ты сам догадаться не можешь? Уж, наверно, не рыбу глушить. Ты сделал вид, что тебя это не касается. Я вам рассказал, показал — и гуд бай! Не, мужик, так не бывает. Так не бывает. И ты сам это знал.

Голый тридцатилетний мужчина в темной кухне сильно затянулся сигаретой. А за стеной спала женщина, которая носила в себе его сына.

* * *

Никто не хотел останавливаться. Колесник отчаянно голосовал, но машины упорно ехали мимо. Ослепляли на несколько секунд светом фар, проскакивали в шлейфе водяной пыли и уносились дальше. Красный отсвет задних габаритов дробился на мокром асфальте. Никто не хотел подбирать на пустынной ночной дороге мокрого прапорщика. Не то время, не те обстоятельства. «Вот как упал престиж офицера!» — зло думал Иван. Он даже не замечал, что мысленно произносит фразочку майора Мискина. Только спустя сорок минут около злого и промокшего Ивана затормозил «жопарик». За рулем сидел пожилой мужичок в кепке и плаще-болонье. Зря! Зря ты, отец, остановился.

— Ух, совсем бы скоро задубел, — сказал Колесник, садясь в машину.

— Да… погода, — отозвался водитель. — Куда путь держите, товарищ… простите, не разберу впотьмах звания.

— Капитан, — нагло соврал Ванька. Все равно в темноте не видно, так побуду капитаном.

— А-а. Значит, хорошо служите, товарищ капитан. Лет-то вам еще не очень много набежало.

— Чечня, — веско ответил прапор. — Ранение.

— Да… вот и вам, молодым, повоевать досталось. Я ведь тоже войну капитаном закончил. Тоже ранен был.

Колесник понял, что дед намерен трепаться за жизнь, и перебил:

— Слушай, отец, ты куда вообще-то едешь?

— А вам куда нужно? — он выделил слово вам. Иван не заметил. Он наслаждался теплом, крышей над головой. Удачей, одним словом.

— Нужно, батя, в Питер. По делам службы. Пожилой водитель уже почуял запах спиртного. Этого он никогда не одобрял, но и осуждать не спешил: разные в жизни бывают обстоятельства.

— В Питер не выйдет, только до Сосново. Иван вытащил сигареты. Не спрашивая разрешения, закурил. Ветеран покосился, но снова ничего не сказал.

— Надо, отец, надо… Ты не ссы, я заплачу. В тепле салона водка начала забирать Колесника. Он вообще-то на выпивку был крепок. Мог усидеть литра полтора. Но события сегодняшнего вечера подействовали даже на него.

— Я, товарищ капитан, и на фронте не ссал, как вы изволили выразиться. Кстати, и по возрасту вас без малого втрое старше. Тыкать мне не нужно…

— Ты чего, дед? Обиделся, что ли? Я те баксами заплачу.

— Вы же офицер! Как же вы…

— А хоть офицер, хоть из липы хер. Доллар — он и в Африке доллар. Ну как, договоримся?

— Нет, — жестко сказал ветеран. — Не договоримся. Потрудитесь выйти из моего автомобиля… господин с долларами.

Он включил указатель правого поворота и свернул на обочину. Машина остановилась на мокром песке. Слышнее стал шум дождя. Желтые сполохи поворотника выхватывали унылые голые кусты.

— Ну ты, дед, совсем охренел… здесь же лес голимый, бля!

— Вон! — закричал Степан Савельич. — Вон из машины!

Колесник внимательно посмотрел в глаза деду. Вот ведь интеллигент попался. Давить таких надо. Умные больно, твари! Если в часть попадал солдатик из интеллигентов (а их Ванька сразу просекал), он устраивал сладкую жизнь… ха! Иван взял старика за лицо. Сжал огромную ладонь.

— Ты, — сказал он, — дристун старый… интеллигент херов! Тыкать ему не надо. Ложил я на тебя, понял?

Старик пытался вырваться, хватался за мощную руку прапорщика. Бессильно и бестолково. Колеснику стало смешно.

— Ну-ка, скажи еще разок: вон из моей машины! А-а? Ну, чего мычишь-то, гнида? Говори! Пардон, говорите.

Он засмеялся и оттолкнул голову Степана Савельевича. Из носа старика текла тонкая черная струйка, губы тряслись. Урод, бля! Интеллигент… Плевок попал Ивану в правый глаз. Вот тогда он ударил. Хрустнула какая-то кость, голова на тонкой шее ударилась о стекло.

— Сука! Ах ты сучонок! — от ненависти Иван почти захлебывался. — Я ж тебе…

Он выбрался из «запорожца», быстро обошел его и рванул водительскую дверь. Степан Савельевич не успел заблокировать замок, и ночной пассажир-попутчик выдернул его из салона. Мешал ремень безопасности, цеплялись за баранку слабые стариковские руки. Это еще больше распалило Колесника. Он справился, вытащил интеллигента из машины и начал бить по лицу. Вот так! Вот так, гнида старая! Понял? Понял теперь? А мордой об капот?