6 февраля 1998 года судья Тверского межмуниципального суда Москвы И. Лукьянов рассмотрел иск Валентина Ковалева к редакции газеты «Совершенно секретно». К этому заседанию ответчики приготовили сюрприз, которого не ожидали ни Валентин Ковалев, ни его адвокат Анатолий Кучерена. В зале суда появился неожиданный свидетель — некий Валерий Калыгин, который якобы по распоряжению своего шефа — банкира Аркадия Ангелевича — должен был «организовать досуг» министра Ковалева и его помощника Максимова. Калыгин заявил: «События, изображенные на видеопленке, мне знакомы, поскольку я сам был их участником. Они происходили в бане ночного клуба “Карусель”».[86]

Валентин Алексеевич Ковалев утверждает, что компромат был обнародован за несколько дней до его несостоявшегося выступления на заседании Совета безопасности, на котором он должен был выступить с разоблачительным докладом. Если бы не этот сексуальный скандал, то «страна узнала бы совсем иную историю — не об обнаженных женщинах в бане, а о крупнейших должностных и финансовых злоупотреблениях в руководстве правоохранительных органов».[87]Звучит убедительно: якобы руководители силовых ведомств знали, что министр юстиции располагает компроматом на них, и решили своевременно его нейтрализовать таким жестким и циничным способом. Причем в своих воспоминаниях Ковалев рассказывает, что министр внутренних дел Анатолий Куликов якобы даже пытался с ним торговаться, намекая, что при определенных условиях компромат на министра юстиции будет уничтожен… А Ковалев, по его словам, не поддался на провокацию, решил продолжить свою борьбу во имя справедливости. Но почему-то Валентин Алексеевич Ковалев не рассказывает, почему он так и не обнародовал громкие факты о коррупции и финансовых преступлениях. Если боялся за свою жизнь, тогда вообще нелогично было упоминать об этом компромате. Потеряв пост министра юстиции, он смог бы с еще большей легкостью разоблачать высокопоставленных коррупционеров, но почему-то не стал этого делать. Страна так и не узнала «совсем иную историю», обещанную министром юстиции. Или компромат Ковалева — это то же самое, что и «чемоданы Руцкого», — просто блеф?..

С санкции заместителя генерального прокурора М.Б. Катышева на даче Ковалева провели обыск. «В поселок, где я проживаю с семьей, подразделения ОМОНа ворвались быстро и решительно, по всем правилам спецоперации по захвату вооруженных преступников. Охрана поселка была разоружена, изолирована и обездвижена… Еще через мгновение несколько автомашин резко затормозили у нашего дома. Из них высочили вооруженные люди с автоматами наготове и быстро оцепили участок».[88]В числе изъятого на даче Ковалева во время обыска был и незарегистрированный пистолет Макарова.

До сих пор Валентин Алексеевич утверждает, что пленка, где он запечатлен в обществе обнаженных женщин, — это фальшивка. Плох ли, хорош ли Валентин Ковалев, честный он человек или не очень, — необходимо признать, что в отношении него было совершено преступление! Впоследствии Валентин Ковалев скажет в интервью на радиостанции «Эхо Москвы»: «Против меня совершено преступление с целью сокрытия собственных преступных проявлений. Я указывал конкретные факты расхищения государственной собственности и настаивал на их расследовании. Но я потерпел поражение. Вместо того, чтобы расследовать эти факты по существу, я был дискредитирован при помощи этой кассеты, выведен из состава правительства и Совета безопасности. Свое слово в Совете безопасности мне не дали сказать».[89]В исковом заявлении Ковалев написал: «Публикацией фотоматериалов с неосновательной привязкой к моей личности без предусмотренной законом проверки достоверности информации мне причинен крупный моральный вред, опорочены мои честь, достоинство, доброе имя и деловая репутация».[90]

Ковалева арестовали 3 февраля 1999 года, предъявив обвинения в растрате государственных средств и незаконном хранении боеприпасов. Как рассказывает Валентин Алексеевич в своих мемуарах, в тот злополучный день его вызвали в Следственный комитет МВД на улице Огарева, дом 6, где бывшему министру сказали следующее: «Достоверно установлено, что вы распоряжались наличными средствами Фонда общественной защиты гражданских прав. Мы не допускаем мысли, что вы их присвоили. Существуют данные о том, что деньги Фонда направлялись на оплату расходов по президентской избирательной кампании».[91]Последний момент особенно примечателен. Валентин Ковалев здесь пытается обосновать свою версию ареста: итак, МВД во главе с Анатолием Куликовым якобы «копало» под Бориса Ельцина, стремясь доказать, что «черный нал» из возглавляемого Ковалевым фонда шел на финансирование избирательной кампании президента. Получается, что арест Ковалева — явление из той же серии, что и скандал с коробкой из-под ксерокса, еще один бунт силовиков против команды реформаторов во главе с Анатолием Чубайсом, с которым у Куликова, как известно, были враждебные отношения. Но Валентин Алексеевич проявил мужество и Ельцина не сдал, а потому сам оказался под арестом. Неудивительно, что Ковалев испытывает сильную неприязнь к министру внутренних дел Анатолию Куликову, которого считает одним из главных виновников своей опалы. В описании Валентина Алексеевича глава МВД Куликов оказывается заговорщиком, возможно, готовившим антиельцинский переворот. Раскалывая Ковалева, Куликов якобы пытался добыть компромат на Ельцина. Когда же Ковалев ответил, что виновным себя не считает, ему тут же предъявили два постановления: одно — о привлечении его в качестве обвиняемого, а второе — о заключении под стражу. Требования Ковалева вызвать адвоката остались неудовлетворенными. «Пытаюсь вскочить — мощные руки твердо бьют по плечам, снова бросают на стул. Это уже походило на разбойное нападение».[92]Также, по словам Валентина Алексеевича, в момент ареста он был избит. Следователи, как пишет Ковалев, «знали, чем можно раздавать волю. Угроза бросить на растерзание в общеуголовную среду — тяжкий удар по психике».[93]Уже на второй день пребывания в Бутырке, куда первоначально доставили бывшего министра, Ковалев объявил голодовку, требуя допустить к нему адвоката и перевести в «Лефортово». Требование заключенного было отчасти удовлетворено — адвокату Анатолию Кучерене разрешили встретиться со своим подзащитным, после чего Валентина Алексеевича перевели в «Матросскую тишину».

Впоследствии Валентин Ковалев рассказывал свою тюремную эпопею: «Меня попытались склонить к суициду. Дело в том, что по тюремному распорядку арестованным запрещается иметь брючный ремень, шнурки, галстук. Мне же это все оставили. При этом подробно рассказали, как ими пользовались самоубийцы. Помню, когда я появился в тюрьме в галстуке, сокамерники были безмерно удивлены. Ко мне подходит небритая личность и спрашивает: успел ли господин министр перед арестом подмыться? По его словам, это имело решающее значение в силу отсутствия в зоне презервативов. Вот так было. Затем меня бросили в среду, где находились больные с открытой формой туберкулеза, гепатитом, сифилисом, СПИДом. Меня хотели сломать, для чего не гнушались никакими средствами. В какой-то момент меня поместили в каменный мешок без окна, воды, туалета, реакции на стук в дверь, где можно только стоять. В эту тесноту втолкнули полуживого человека. Он мне сразу сказал, что болен туберкулезом, и жить ему осталось несколько месяцев. Бедняга страшно кашлял. Мы повернулись друг к другу спиной, и от его кашля наши тела одновременно сотрясались. В Бутырке мне попытались сделать инъекцию неизвестного назначения в вену. В общем, я объявил себя находящимся в состоянии необходимой обороны. Есть такая статья в УК, когда человек ни за что не отвечает. Я почувствовал в себе такую силу, какой не ощущал даже в молодости. Точно знал, что первый, кто ко мне подойдет, будет убит. Для того чтобы вырваться из этих условий, я объявил голодовку. Сухую. Тогда в наказание меня лишили постельного режима, принуждали к изнурительному физическому труду, заставляли поднимать тяжести. А я на ногах еле стоял. Пытались применить меры принудительного кормления. Их остановило только то, что при сопротивлении зонд может попасть не в пищевод, а в трахею. Тогда могла наступить смерть от удушья. Отказывали в медицинской помощи, в том числе, когда у меня случился сердечный приступ, и открылось кровотечение. Однажды мне выдали лекарства с нарушенной герметичной упаковкой, со следами изменения формы таблеток. После их приема у меня значительно ухудшилось состояние здоровья. Следователь ставил вопрос ребром: нет подписи, нет помощи. Против меня применялись психотропные и отравляющие вещества — в аэрозольной и порошкообразной форме. Выводят на прогулку, а по возвращении в камере появлялся запах. Тонкий такой запах. Моментально начинала болеть голова, думать невозможно. Стоять на ногах нет сил. Со мной сидели молодые офицеры, так они стали жаловаться: дескать, нас-то за что. Однажды я обнаружил в камере следы белого порошка. Я потребовал провести лабораторные исследования, но мне категорически отказали».[94]