В это время Борис Ельцин полетел в Таллинн, где подписал «пакт о взаимной поддержке» с Прибалтийскими республиками и выступил с обращением к «солдатам, сержантам и офицерам, нашим соотечественникам, призванным в армию на территории Российской Федерации и находящимся сейчас в Прибалтийских республиках».

Он предупредил войска, что им скоро могут «дать приказ выступить против законно созданных государственных органов, против мирного гражданского населения, защищающего свои демократические завоевания». Процитировав статью из новой Российской Конституции, принятой всего месяц назад, Ельцин сказал, что любой такой приказ будет «противозаконным».

Узнав о том, что некто неизвестный пригрозил взорвать его самолет в полете между Таллином и Москвой, Ельцин отправился в Ленинград и уже оттуда полетел домой. Опасаясь того же, несколько коллег Ельцина в российском правительстве увеличили свою охрану. Некоторые российские чиновники стали носить оружие и отправили свои семьи на дачи – как будто это помогло бы им спастись, если бы КГБ решило их арестовать.

* * *

В воскресенье утром Буш прилетел из Кэмп Дэвида на вертолете на Южную площадку Белого дома. Там его ждали Фицуотер и Райс. Буш осведомился насчет ситуации в Вильнюсе:

– Насколько там все плохо?

– Ужасно, – сказала Райс. – Танк переехал тринадцатилетнюю девочку.

Буш спросил:

– Известно, кто отдал приказ об атаке?

– Нет, – сказала она, – но напряжение уже какое-то время нарастало. Нет оснований полагать, что военные действовали по собственному почину.

Райс подготовила заявление для президента; он изучил его, затем вышел и зачитал перед камерами. В заявлении говорилось, что переход к насилию в Литве «грозит отбросить назад или, пожалуй, даже обратить вспять процесс реформ» в Советском Союзе, «которые так важны для всего мира и для создания нового международного порядка». Затем уже от себя Буш добавил: «Я разговаривал с президентом Горбачевым несколько часов назад с целью поощрить мирное решение проблемы, а не применение силы».

Скоукрофт и Гейтс всерьез подумывали о том, чтобы послать Горбачеву письмо за подписью президента, аннулирующее пакет программ по экономической помощи и сотрудничеству, о чем было сообщено после декабрьской встречи Буша с Шеварднадзе. Но Буш предпочитал немного выждать и дать Горбачеву возможность выправить ущерб, нанесенный в Вильнюсе.

Попытки Горбачева защитить свою позицию в Москве граничили с буффонадой. В весьма бессвязных выступлениях перед журналистами и в Верховном Совете он отрицал свою ответственность за кровопролитие, хотя по-прежнему настаивал на необходимости ударить кулаком. Настоящими виновниками происшедшего, сказал он, являются Ландсбергис и литовские националисты, которые устроили «ночью конституционный переворот». Мирное разрешение кризиса, сказал он, трудно осуществимо, «когда республикой руководят такие люди».

Советский президент продолжал, рискуя поколебать доверие даже самых надежных своих сторонников: «Весть о трагедии явилась неожиданностью для всех нас. Я узнал о ней, лишь когда меня разбудили и все уже произошло». Однако если Горбачев говорит правду и он действительно не давал добро на ввод войск, это его заявление означало, что он больше не контролирует силы, которые, казалось бы, должны находиться в его подчинении, то есть происходит как раз то, на что Бессмертных намекнул Иглбергеру в частной беседе.

В Вашингтоне Кондолиза Райс была возмущена, услышав о поразительном заявлении Горбачева. Она мрачно пошутила в разговоре с Гомпертом: «Как вам это нравится? Горбачева, видите ли, не разбудили – зато разбудили нас».

В ЦРУ был подготовлен «Репортаж с места событий» для «Ежедневной информации президенту» – секретной сводки самых последних разведданных, в которой говорилось, что Горбачев, должно быть, все же одобрил переброску десантников в этот район, даже если не отдавал и не одобрял приказа стрелять. Он направил развитие событий в такое русло, что ожесточенная конфронтация получалась почти неизбежной. Таким образом Горбачев «стратегически, если не тактически, несет ответственность за то, что произошло в Литве».

А в Москве Вадим Бакатин, бывший до Бориса Пуго министром внутренних дел, публично спросил, почему Горбачев не заявит, что не имеет никакого отношения к вильнюсскому «путчу». Елена Боннэр, вдова Андрея Сахарова, потребовала, чтобы фамилия ее мужа была вычеркнута из списка Нобелевских лауреатов, в котором стоит Горбачев.

* * *

Горбачев пришел в смятение, услышав о выступлении Буша, заявившего, что события в Вильнюсе подорвали не только предоставление экономической помощи Западом, но и положение Горбачева в сообществе мировых лидеров.

На другой день в Москве Горбачев принял в своем кремлевском кабинете группу важных иностранных гостей. Он держался без обычной уверенности в себе и поразил присутствовавших глубокой обеспокоенностью тем, что происходит со страной и с его репутацией в глазах окружающего мира.

Явно желая заверить своих посетителей в том, что его советником по-прежнему является один из тех, с кем он начинал реформы, Горбачев посадил справа от себя Яковлева. Но на протяжении встречи Яковлев мало говорил и выглядел мрачным.

Горбачев заявил, что он по-прежнему ставит своей целью превратить Советский Союз в государство, «основанное на законе». Он призвал своих гостей к «пониманию» и попытался увязать поставленную им цель с «политическими реальностями». Он сравнил себя с путешественником, «потерявшим из вида землю» и заболевшим «морской болезнью».

В субботу, 26 января 1991 года, новый советский министр иностранных дел Бессмертных сел в подмосковном аэропорту Внуково-2 на специальный самолет Аэрофлота и вылетел в Вашингтон со своим первым визитом. В его представлении решение США о приостановке помощи Советскому Союзу было равносильно введению санкций против Москвы.

Подобный шаг, по мнению Бессмертных, ослабит позиции Горбачева, чей престиж за границей был одним из немногих остававшихся у него капиталов. Усиление давления со стороны Запада вызывает также раздражение у сторонников жесткой линии, считающих, что Соединенные Штаты пытаются диктовать им, как вести свои внутренние дела.

В связи с Прибалтикой Бессмертных в Вашингтоне сказал Бейкеру: «Я чувствую, вы на грани принятия санкций, Джим. Если вы решитесь на такое, то пережмете. Вы вызовете последствия, какие вам вовсе не желательны. Запомните: наш народ всегда считал, что ваша страна поддерживает Горбачева. Я знаю, США не могут сидеть и ничего не предпринимать в отношении Вильнюса, но все, что вы станете делать, должно быть хорошо взвешено – не следует пережимать».

Новый министр иностранных дел привез письмо Горбачева Бушу. Бейкер отметил, что в нем не было конкретных заверений в том, что Кремль прекратит жестокие репрессии в Прибалтике. «Вы должны понять, Саша, насколько серьезна ситуация, – сказал Бейкер. – Мы обязаны что-то предпринять».