Ответа не было. Беннет пожал плечами.

– Ну что ж. Может он тоже просто хотел поздороваться, а на самом деле мы ему не интересны. А насчёт поляков над Швецией… Кто их знает, может у них опять какие-нибудь совместные учения. Очередной «Балтийский щит», например. Но я всё же сообщу в Стокгольм.

* * *

Лейтенант Михалков не понял ни единого слова из услышанного в наушниках. Иностранные языки никогда не были его сильной стороной, а сейчас стресс на грани паники уничтожил в его памяти даже то немногое, что там прижилось после училища. Однако признаваться в этом было почему-то стыдно.

– «Петрозаводск», это «тридцать седьмой». Нарушитель на обращение не отвечает, курс и скорость не изменил. Горючее на исходе.

– Да помним мы про горючее! «Тридцать седьмой», раз на танцы времени не осталось, идём по сжатому сценарию. Перестраивайся так, чтобы оказаться позади и выше цели. Не очень высоко, а чуть выше. Даёшь очередь из пушки по курсу движения, короткую, так, чтобы её увидели из кабины. После чего пролетаешь вперёд и креном показываешь направление разворота. Если нарушитель подчинится, разрешаю сбросить четыре ракеты из шести, чтобы облегчить машину и сэкономить топливо.

– А если не подчинится?

– Попробуешь ещё раз. Если не поможет второй раз, отойдёшь назад и подготовишься к боевой атаке ракетами. Всё понял, «тридцать седьмой»? Выполняй!

* * *

Маркус Торсен отнял от уха трубку и сделал Андреасу Сандстрёму знак подключиться к нему:

– Андреас, борт NP412 всё ещё наблюдает неизвестный истребитель?

– Секунду, шеф… Нет, говорят, визуального контакта нет. Был странный сеанс на аварийной частоте – к ним обратились на непонятном языке, возможно, польском. Они представились на английском, ответа не последовало. Сейчас всё тихо.

– Странно всё это. ВВС очень удивились сообщению об истребителе. Говорят, в том районе не должно быть ни одной машины. Пилоты описали его? Модель, опознавательные знаки?

– Нет. Говорят, что он резко вынырнул и сделал их, как стоячих. Потом ушёл на вираж и пропал. Рассмотреть его они не успели.

– Ладно. Я передал военным координаты, сейчас они развернут туда радары и всё выяснят.

* * *

Сердце лейтенанта Михалкова колотилось, как сумасшедшее. К горлу из желудка подступала горечь. Фёдор попытался сглотнуть и ещё раз проверил, всё ли он делает правильно. При этом он старался даже не глядеть на индикатор остатка топлива. Майор Хоменко верно сказал – в крайнем случае он просто сбросит с подвески ракеты. И не четыре, а все шесть. Это облегчит его минимум на полторы тонны и даст необходимый запас дальности полёта. Сейчас же важно держать машину и правильно навестись, так, чтобы очередь из его пушки (каждый пятый – трассирующий) наверняка заметили из пилотской кабины.

Он выровнял свою скорость со скоростью нарушителя, пристроившись позади него, чуть левее и выше, чтобы не попасть в струю от мощного двигателя под крылом. «Сушку» и так порядочно мотало от некстати попавшейся полосы турбулентности. Фёдор прицелился параллельно курсу неизвестного самолёта, передвинул переключатель вооружения в режим «пушка», откинул предохранительный колпачок, положил подрагивающий палец на гашетку. Постарался глубоко вдохнуть и выдохнуть. И… И тут Су-27 лейтенанта Михалкова провалился в воздушную яму.

* * *

Маркус Торсен сделал зверские глаза и отчаянно замахал рукой.

– Андреас, немедленно перепроверь все данные по рейсу NP412! Нужны максимально точные координаты. Срочно!

– Хорошо, шеф, а в чём дело?

– Военные навели радары и не нашли там никакого истребителя. Но это не самое странное. Борта NP412 там тоже нет!

– Как?

– Никак! Там в небе пустое место! Перепроверь всё, живо!

* * *

Потеряв опору из-за срыва потока, истребитель лейтенанта Михалкова клюнул носом вниз, качнулся вправо и просел на несколько метров. Всё внутри Фёдора прыгнуло вверх, на долю секунды оказавшись в невесомости. Он судорожно вцепился в ручку управления самолётом, намертво зажав при этом гашетку стрельбы. Самолёт затрясло от отдачи, справа от кабины замерцали яркие сполохи и очередь из огненных следов от трассирующих снарядов (каждый пятый) пошла по замысловатой дуге, как плеть. Плеть чиркнула по левой стороне пилотской кабины, пересекла широкое крыло и вспыхнула огнём, дымом и обломками в двигателе самолёта-нарушителя.

Первым погиб невезучий сосед пастора Майера. Взорвавшийся левый мотор выбросил рой осколков, самыми опасными из которых были лопатки турбин. Вращавшиеся внутри авиационного двигателя «Пратт энд Уитни» с огромной скоростью, теперь, сорвавшись со своих креплений, они превратились в выпущенные из пращи смертоносные снаряды. Один из них с лёгкостью прошил слоёный пирог из алюминиевых сплавов и композитов, составлявший борт воздушного судна, проник внутрь туалета в хвосте основного салона, и пересёк основание шеи бедняги, сидевшего в этот момент на унитазе. Разбив позвонок, он перерубил спинной мозг, затем аорту и трахею, после чего вырвался наружу через грудину и левую ключицу. Если бы траектория полёта осколка прошла на несколько сантиметров выше, осколок просто снёс бы своей жертве голову, как нож гильотины. Но и полученных повреждений хватило, чтобы умереть практически мгновенно. Внутреннее пространство кабины туалета заполнилось брызгами крови вперемешку с кусочками плоти и раздробленных костей, и вся эта смесь ринулась вместе с воздухом в пробоину.

Другой обломок влетел в задний сервисный отсек. На его пути оказалась левая лодыжка Мэнди Уэстфилд, которая собиралась сесть и пристегнуться на своём служебном месте. Она только что вернулась из хвоста самолёта, проверив, заняли ли свои места пассажиры с маленькими детьми. Не успев опустить и закрепить своё сидение, Мэнди ощутила сильнейший удар по ноге, рывок, пол ушёл у неё из-под ног, что-то врезалось в голову, уши заложило. Отчаянно завыл сигнал тревоги. Мэнди судорожно попыталась вздохнуть, но что-то словно стиснуло горло, перекрывая доступ кислорода. Силясь понять, что с ней, она открыла глаза. Ничего не увидела. Попробовала ещё раз моргнуть и вздохнуть. Воздух нехотя всосался в лёгкие, темнота перед глазами посерела и стала дробиться на отдельные пятна. Сквозь муть она разглядела над собой уходящую вверх стенку служебной стойки, угол своего сидения и вывалившуюся над ним из аварийного лючка кислородную маску. Разгерметизация. Надо срочно встать и надеть маску. Она заелозила спиной по полу, задвигала локтями, пытаясь перевалиться на бок, опереться на руки и встать. В ушах стоял омерзительный писк, и было очень больно из-за резкого перепада давления. В голове плыло, ватные руки тряслись, одну из ног она вообще не чувствовала. Сделав над собой титаническое усилие, Мэнди перевернулась на живот и попыталась приподняться на локтях. Ей попался на глаза странный предмет, лежащий на полу в полуметре от её лица. Он очень походил на туфлю, только из неё почему-то торчало нечто с красными неровными лохмотьями и белыми острыми осколками наверху. Всё вокруг покрывали пятна тёмной жидкости. Мэнди попыталась понять, какого цвета эта жидкость и почему при виде странного предмета её начинает трясти и мутить. Не успела. Видимо, на самой границе узнавания и понимания того, что произошло, сознание заботливо щёлкнуло аварийным выключателем. В голове Мэнди ярко вспыхнули радужные искры, после чего её мозг провалился в кромешную темноту, а сама она рухнула лицом в лужу собственной крови.