Теперь лидер восстания и его вдохновитель сидели в просторном шатре, который едва прогревался жаровнями с углем, поставленными поближе к ложам высоких особ. Чертыхаясь, Паратуз подмерзшими пальцами выводил цифры в книге учета. Он обязал князей, присоединившихся к мятежу, и простых воинов при мародёрстве приносить половину награбленного в казну восставшего войска. В случае, если вскрывалось, что мародёры не вносят условленную часть на общее дело, суд, учиняемый Паратузом, был скор и обычно жесток. За предыдущие несколько дней по его приказу вынесено одно предупреждение сыну княжеского рода, восьмеро ополченцев из крестьян высечены и один повешен. При этом повешенный не сделал ничего нового, по меркам мятежной армии, просто Паратуз уже взбесился от того, что его угрозы и публичная порка никаким образом не наполняла казну, но всё равно оставляла деревни разграбленными.

Сегодня днём жесткие меры дали результат, и к казначею явились несколько князей и ополченцев с частью награбленной добычи. Приход был небольшим, так как на версты вокруг дорогих домов не наблюдалось. А самое ценное, что могли дать крестьяне: еда, нехитрая домашняя утварь, да местные девки (которых в казну посадить не представлялось возможным). Однако, принесенный десяток золотых монет, а также пара семейных реликвий в виде простеньких золотых колечек и сережек, видимо, закопанных как клад каким-то местным купцом, обрадовали Паратуза, у которого появился повод открыть амбарную книгу и в коем-то веке записать туда хоть что-то.

Богатур возлежал на софе рядом с одной из жаровен и потягивал подогретое вино, всматриваясь куда-то внутрь себя.

— А знаешь, — наконец сказал он. — Мне не нравится боевой дух нашего войска.

Паратуза чуть покоробило, что его маленькая радость была прервана разглагольствованием брата. Но он собрал всю волю в кулак, чтоб вести себя с родственником, как с будущим повелителем. Богатур был выгодным щитом для его амбиций, но щитом очень чувствительным, поэтому любое резкое слово могло вывести так хорошо управляемого брата из его чуткого душевного равновесия и сделать менее сговорчивым.

— А что не так с боевым духом? — спросил, закрыв книгу, Паратуз.

— Они не прониклись идеей нашей святой миссии, — поднял бокал и покачал им над собой Богатур. — Они грабят и насилуют, как будто это рядовой поход из-за княжеской обиды. А тут, тут же другое…

— Они слишком глупы, — откинулся на стуле казначей. — Многие князья слишком глупы, чтоб понять всю важность нашей миссии. Я уже не говорю про вчерашних крестьян. Они вообще позорят землю своим существованием.

— Так надо им объяснить, — предложил брат.

— И как ты это им объяснишь? — пользуясь тем, что Богатур не смотрит на него, Паратуз издевательски заулыбался.

— Я сочиню им оду о нашем походе, — предложил претендент на престол.

План Богатура свел улыбку с лица Паратуза. Взгляд казначея попеременно блуждал с вычурной золотой с серебром чернильницы на затылок поэта-мечтателя. Его всего трясло от желания садануть брата со всей силы по голове, чтоб он либо помер, либо поумнел.

— У нас нет подходящей сцены для декламации, — наконец, проговорил Паратуз. Эта фраза далась ему действительно тяжело.

— Пустяки, — Богатур не почувствовал напряжения в голосе брата. — Ода может декламироваться и с сырой земли, и, если она действительно имеет возвышенный слог, то она вознесёт декламатора на вершину людского гения и оттуда тронет каждое сердце.

Эта фраза не принадлежала претенденту на престол, он прочёл её у какого-то философа из западных мореплавателей. Возможно, если бы Паратуз меньше занимался тем, что пытался изыскать способы получить прибыль, он бы тоже приобщился бы к прекрасному. Хотя у него от всех этих писателей, философов и поэтов даже в молодости сводило скулы от высокого слога и пафоса, с которым они писали строки.

— Они не поймут, — сквозь зубы проговорил Паратуз.

— Умом нет, — кивнул, не оборачиваясь к брату, Богатур. — Но сердцем, сердцем они проникнутся нашей идеей.

Идея укокошить брата здесь и сейчас уже не казалась Паратузу такой дикой. И, возможно, брат был спасён лишь чудом. Чудом появления в их шатре Ловэта. Тот зашёл внутрь, всё также хромая и опираясь на копьё, как на посох.

— Разрешите присоединиться к вам, о благородные князья, — поклонился он хозяевам шатра.

Богатур, обернулся и воззрился на Паратуза с немым вопросом в глазах. Тот кивнул брату, узнав того, с кем вчера ему удалось побеседовать при постановке шатра.

— Уважаемый князь Ловэт, — поприветствовал казначей вошедшего.

Богатур изменил положение на софе и сел, продолжая держать в руках бокал вина.

— Вы застали нас врасплох, — посетовал наследник престола с невинной улыбкой.

— Действительно, — подтвердил Паратуз. — Что вы сказали охране, чтоб они вас пустили, предварительно не оповестив нас?

— Охране? — улыбнулся гость. — Перед шатром я видел только одного воина, и он спит на тюках.

Паратуз встал и, пройдя за спину Ловэта, выглянул из шатра. Действительно, из двух гвардейцев один ушёл в неизвестном направлении, а второй уснул сидя на тюках с одеждой, которые также составляли фураж, полученный с крестьян. Казначей чертыхнулся и вернулся к столу. Он в задумчивости захлопнул чернильницу и только потом продолжил разговор с гостем, всё это время с интересом наблюдавшим за изменением на лице собеседника, связанными с вновь поступавшими открытиями.

— Чем обязаны вашим визитом, кня-я-язь? — протянув последнее слово спросил Паратуз.

— Я хотел бы нижайше попросить, — ответил Ловэт. — Не двигаться дальше вдоль реки, а перейти её и двинуться на восток.

— По какой причине ты нас об этом просишь? — взглянул просителю в глаза идеолог восстания.

— Видите ли, — кивнул Ловэт. — Ваша армия пробыла на моих землях достаточно долго и собрала весь фураж, что могла получить. Дальнейшие… сборы на моих землях могут вызвать голод. Крестьянам и так придётся подтянуть пояса: они дали очень много вашему войску. Практически всё, что могли.

— Крестьяне есть крестьяне, — пожал плечами Паратуз. — Их единственная цель в жизни, обеспечить нас воинами и едой. Будут они жить после этого или не будут — мне всё равно, и так должно быть, потому как мы решаем тут более важные вопросы, по сравнению с которым пустой желудок крестьянина — пыль.

— При всём уважении, — ответил князь этих земель. — Многие из завербованных вами патриотов имеют семьи, оставленные в родных селах. Вы не сможете полагаться на их лояльность, если их родные умрут с голоду.

— Значит в бою будем их покалывать копьями в зады для пущего патриотизма, — улыбнулся казначей.

— И всё же я прошу пощадить моих крестьян. Они глупы и дики, и у нас нет кузниц. Чем дольше вы не спускаетесь дальше в долину, тем меньше времени у вас остаётся, чтобы обковать войско.

— Хоть тебе и был пожалован титул, — скривился Паратуз. — Твоё низкое происхождение всё равно даёт о себе знать. Ты пришёл и унижаешься из-за какой-то черни. Если ты ещё раз своим поведением оскорбишь священное звание князя, я клянусь, что, когда Богатур взойдёт на престол, я лично походатайствую перед новым Повелителем, чтоб он ещё раз внимательно рассмотрел обстоятельства, при которых тебе был жалован титул.