Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я написал всем немецким князьям о своей помолвке, о том, что княжна, наследница русских князей, фантастически богата и выкупила графство Оберштейн. Я не заметил, как я, ревностный католик, ни разу в жизни не солгавший, через месяц жизни с нею стал отъявленным лгуном!
В тюрьме князь Лимбург и Рошфор беседуют за богато сервированным столом.
— Она получила из Персии дядюшкины деньги и купила себе графство Оберштейн.
— Она? Получила деньги? — Рошфор умирает от хохота.
— Я опять лишаю вас бургундского, граф!
— Я заложил земли в Штируме и во Фризии — и она выкупила графство Оберштейн. Я стал готовиться к помолвке и одновременно все же поручил своим людям… да, да… выяснить все о моей невесте!
Замок Оберштейн.
У камина сидит принцесса и, склонив прелестную головку, гадает.
В тазу плавают кораблики с зажженными свечами. Это старинное венецианское гадание. Камеристка Франциска фон Мештеде, стоя на коленях, зачарованно смотрит в таз на горящие свечки.
На камине водружена картина, которую только что закончила рисовать принцесса. На ней все та же сцена: принцесса, сидящая у камина, кораблики с зажженными свечами и камеристка…
Неслышно вошел Лимбург. В восхищении смотрит князь на эту мирную идиллию.
— Подарите мне эту картину, Алин…
Она обернулась в бешенстве.
— И вы смеете как ни в чем не бывало приходить ко мне? После того как вы, предназначенный мне Богом… утешение за всю мою жизнь… смели хладнокровно проверять мое прошлое?
— Но я… — начинает Лимбург.
— Смели обсуждать с мерзавцами ростовщиками, когда и где я познакомилась с бароном Эмбсом, когда и где…
— Откуда она могла узнать? До сих пор не понимаю… Кроме меня и моего банкира, никто не знал. Но она… она всегда знала все. Она была сущий дьявол!
В комнату входит барон Эмбс.
— Барон, я просила вас принести…
Эмбс с поклоном протягивает свой патент.
— И пусть вам будет стыдно, князь! — Она швырнула патент Лимбургу. — Это патент на звание капитана. Барон прославился военными подвигами, а не выяснениями несчастных обстоятельств жизни несчастной женщины.
— И все-таки я ей не верил. Точнее, верил… и не верил. Мои люди много раз подпаивали этого подозрительного барона. Но ни слова от него не добились. Он пил и молчал.
— Я прошу простить меня… — сказал несчастный Лимбург, возвращая патент. — В последний раз. — Я слишком хорошо вас знаю. Этот последний раз будет длиться вечно. Ступайте… я хочу дочитать письмо. — И она демонстративно взяла со столика письмо и погрузилась в чтение.
— Я не смел спросить ее, что это за письмо, но умирал от любопытства.
— Это письмо от гетмана Огинского из Парижа, — сказала она, усмехаясь и глядя на князя.
— Рошфор рассказывал мне о ее связи с гетманом. Призрак этого сиятельного любовника никогда не давал мне покоя. Проклятие!
Через несколько дней — в замке Оберштейн. Лимбург ставит перед принцессой бронзовый шандал с экраном. Торжественно зажигает свечу — и на экране видна картина: она гадает, и кораблики с зажженными свечами плавают в серебряном тазу. Но она не оценила подарка. — Какая прелесть, — говорит она равнодушно. И добавляет: — Я хочу, чтобы вы пожили немного в Нейсесе, а я поживу пока одна здесь, в Оберштейне. Я хочу, чтобы вы проверили, Телемак, действительно ли хотите взять меня в жены.
— И очень скоро я узнал от своих слуг в Оберштейне, что ее навещает там некий незнакомец. Он приезжал к ней обычно ночью из городка Мосбах. В донесениях моих слуг он именовался «мосбахским незнакомцем».
В тюрьме Лимбург и Рошфор сидели за бутылкой вина.
— Это невыносимо, граф, — жаловался Лимбург, — я уже не имею права жить с нею. Когда я начинаю объясняться в любви, она заявляет: «Ах, мой друг, вы любимы… И очень стыдно в ваши лета быть столь ревнивым, мой Телемак». Она выгнала из Оберштейна всех. Даже этого странного барона Эмбса она отправила в Париж вместе с де Марином — торговать моими орденами. И они продают их бог знает кому… А в Оберштейне все стонут от ее самоуправства!
Рошфор хохочет.
— Но самое гнусное: каждую ночь к ней приезжает некто… мои люди слышали польскую речь.
Рошфор покатывается со смеху.
— Это Огинский! Клянусь, это проклятый гетман! Ну, хорошо, хорошо, я признаю, вы были во всем правы, граф, — вздохнул Лимбург. — И вот письмо, которое она получила… да-да… я был в замке, я обыскал… я унизился и до этого. — Он протянул письмо Рошфору: — Читайте!
Под письмом стояла дата — 12 ноября 1773 года. Письмо было написано по-французски, без подписи.
Рошфор читал письмо:
«Горю желанием, Ваше высочество, принести Вам знаки своего уважения, однако есть причины, мешающие мне открыто это осуществить. Одетый по-польски, боюсь привлечь внимание слишком многих любопытных. Поэтому для встречи предлагаю постороннее место, чтобы укрыться от взоров ненужных наблюдателей. Для этого я нанял дом в Мосбахе. Если Ваше высочество признает это приемлемым, Вас проводит туда преданный мне человек».
Лимбург в бешенстве шептал:
— Огинский! Проклятый поляк!
— Странно, — сказал Рошфор. — Я был знаком с гетманом в Париже, он слишком осторожен для подобных приключений.
Стояла глубокая ночь.
У стены замка Оберштейн привязаны две лошади. Открылась потайная дверь в стене — в темноте появилась принцесса в сопровождении незнакомца. На принцессе черный плащ, она в мужской одежде. Незнакомец, молодой человек, тоже в черном плаще и в треуголке.
Молодой человек отвязал лошадей — принцесса легко вскочила в седло. И они поскакали в лунной ночи по лесной дороге…
Лимбург и Рошфор, верхом, прячась в тени деревьев, наблюдают всю сцену.
Рошфор тихо смеется:
— Мы будем в Мосбахе раньше, я знаю кратчайший путь.
— Я разоблачу бесстыдную лгунью! — в бешенстве шепчет Лимбург.
Они скачут по дороге — в ночь, в которой скрылись принцесса и незнакомец.
Большой дом на окраине Мосбаха. Спит городок. Темные дома освещены луной.
Стук копыт. К дому подъезжают принцесса и молодой незнакомец.
В тени деревьев их уже поджидают Рошфор и Лимбург на лошадях.
— Открывайте ворота, — кричит по-польски незнакомец.
Из ворот выходит мужчина в расшитом польском кунтуше, в широкой шляпе, скрывающей лицо.
— Огинский! — шепчет Лимбург.
Мужчина в польском кунтуше низко кланяется принцессе, помогает ей сойти с коня. И, встав на колено, целует руку.