Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Она ж ростом с мужика.
К счастью, пожилая буфетчица уже отпустила предыдущего покупателя. Полная, с багровым лицом – она сто лет в театре уж как, любит всех артистов, всех помнит по именам.
– Привет, Славик. Что будешь?
– Здравствуйте.
– Хочешь, с тобой сейчас к Акиму схожу? – не унимался Антон. – Для моральной поддержки?
Славик стал изучать тарелки за стеклянной витриной – как будто там страшно интересное.
– Ну ты даешь, – покачал головой Антон: – Гляди, я тебе помощь предлагал.
Но отошел.
Славик поставил тарелки на поднос, расплатился. Искать свободный столик, тем более подсаживаться к кому-то не хотелось. Понес к себе в гримерку. Мимо плакатика «Убедительная просьба НЕ выносить еду и посуду из буфета».
«О, горю от нетерпения вечером на это посмотреть», – донеслось напоследок – и хихиканье.
Мама всегда говорила: не обращай внимания, люди завидуют. Но все-таки было неприятно.
Когда Славик открыл дверь гримерки, первая мысль была: обокрали. Дверцы шкафа распахнуты, ящики трельяжа выдвинуты. А потом увидел Лешу, из группы первых танцовщиков. Леша раскладывал вещи. Свои – в его шкаф. С маминой фотографией на дверце внутри. Фотографию Леша отклеил за уголки. Понес, чтобы…
– Ой, – сказал Леша.
А потом Славик увидел и свои манатки: аккуратно сложенные в углу. Трико свернуты колбасками, как змеиная кожа. Туфли стопочками. Одежда в пластиковом мешке. Леша аккуратный, чистенький. И в танцах тоже. Такой аккуратист, что это никогда не выпустит его из группы первых танцовщиков – выше.
– А ты что, не в Питере? – удивился Леша. Фиг поймешь, правду говорит или нет.
Славик поставил поднос на пол, забрал у него фотку:
– Нет.
– А мне так сказали, – стал объяснять Леша. – Что я могу занять твою гримерку. Ты теперь в Питере, сказали. Сегодня там спектакль. Там у балерины партнера нет… Мне так сказали.
Выглядит искренне, подумал Славик. Наверное, Леша просто совсем тупой.
– Наверное, перепутали, – не стал распалять ссору он.
До Леши доперло, что все-таки что-то здесь не то. Он сгреб свое барахло, извинился, смылся в коридор.
Славик сел на вертящийся табурет у зеркала. Покачался туда-сюда.
Кто бы сказал, что делать? Поглядел на мамино лицо. На поднос на полу. На свои разбросанные вещи.
Вынул телефон.
Она приехала и уехала – не известно, может, на следующий сезон она опять куда-нибудь переедет, в Лондон, например. А ему здесь жить.
– Славик, все хорошо? – тотчас отозвался в трубке Аким.
Славик помолчал. Врать он не любил:
– Наверное, я сегодня не смогу выйти.
По шумному вдоху в трубке он понял, что Аким сейчас кинется уговаривать, и быстро прибавил:
– У меня ахилл заболел.
19
Петр позвонил Андрею сразу же.
– Ты где?
– В Шарике. Где же еще. Ждем гейт на Амстер.
– Будет вам водила.
– Круто. Спс.
– Че?
– Мерси, говорю.
– Но не без вытекающих, – предупредил Петр.
– Гонореи, что ли? – тотчас нашелся Андрей.
– Тьфу на тебя.
– Что надо-то?
– Я тебе контакт водилы в Конго сейчас скину смс. Но ты мне, будь добр, шли апдейты с маршрута, хорошо? Сменили локацию – сразу чек-ин. Эсэмэс брось – достаточно.
– Ну.
– То есть?
– Хорошо, хорошо!
Разъединились.
Петр переслал контакт. Подождал.
Перезвонил.
– Ну? – потребовал.
– Чего? – завопил Андрей. – Я получил, получил!
– Гейт открыли?
– Ну.
– А где апдейт?
– Что, после каждого бздеха чек-ин?!
– После каждого.
– Гейт открыли, прем на посадку. О’кей?
– В следующий раз только говори: о’кей, командир, – поправил его Петр.
– Пошел в жопу.
Петр ухмыльнулся, убрал телефон.
Конго славная страна, шикарные пляжи, экзотика, нечего опасаться. Если сделаны все требуемые прививки. И если, конечно, неприятностей и всяких там каннибалов не искать. Но неприятности можно и в Москве найти. Безопасность – это рутина.
20
Настроение паршивое. Выйдя из лифта, Борис задержал шаг. Вынул айфон. Никаких новых оповещений. Ни нового смс, ни пропущенного звонка, ничего в вотсапе и телеграмме. Столько возможностей сейчас для связи. Столько источников тревоги.
Набрал номер.
Тихий клик – тишина сменилась какой-то шуршащей тишиной: соединение.
– Ира, ты… – раздраженно заговорил он сразу. Ошибка. Никого там не было. Опять голосовая почта.
Секретарша отпрянула от компа – быстро ударила пальцем по клавише – сбросить окно на экране. Как будто он застукал ее за порнухой. Мимо. Морда Вострова так и осталась висеть во весь экран.
Вскочила навстречу.
– Я в курсе, – кивнул он на комп.
Она от облегчения затараторила:
– Вы видели? Винная ферма в Венгрии, оказывается. И у жены гражданство.
«Откуда в них всех сразу появляются эти осуждающие комсомольские интонации?» – с внезапной неприязнью подумал Борис. По возрасту секретарша и Советского Союза не застала. Но интонации – честное слово, оттуда.
Через стеклянные перегородки было видно: все прилипли к экранам компов. Стоят с откляченными задницами. Смотрят. Обсуждают. «Может, Петька и прав», – подумал Борис. Сработало ведь. Присядет, как пить дать.
Уводить деньги в офшор – это не растрата. Это предательство. Это признание, что утратил веру в президента.
Все должны грести в одной лодке. Даже кто утратил веру.
Или – в лодке, или – за борт.
– А что это, Зоя, работа парализована? – недовольно поморщился он. – Верни всех на грешную землю, пожалуйста.
Та выскочила из своего загончика, застучала каблучками.
Борис вынул рабочий телефон. Пятерка в красном кружке. Открыл оповещение. Все пять звонков с одного номера. Генерал Соколов.
Борису стало тошно. Возможно, это и есть граница. Ну, Петя, импровизатор сраный… Хотя что – Петя? Он сам пришел бы к этой границе рано или поздно. Раз он уже к ней двигался. Себе-то он мог в этом признаться. Зачем Соколов обрывал трубку – понятно. Беснуется. Как же: ослушались генерала. Ждет слез и соплей. Извинений, раскаяния, обещаний все исправить. Хрен. Как только покаялся, ты – снизу, ты – встал раком. Ты – еда. Тогда уж точно конец. Это если перезвонить.