свернет она в сторону или покатит на него. То ли зазевалась, то ли умышленно прибилась к нему вороная кобыла. Когда Леха нацелился в нее, чтобы отогнать, Фаворит осторожной рысью увел ее вперед.

— Попался, голубчик! — сказал Леха.

— Не трогай его! — зашевелился Грахов. — Его взять надо, а не гнать.

— А я не его, красотку эту, — сказал Леха. — Иначе не поймаем мы его. Ишь пристала!

Фаворит понял: не его, а кобылу преследует машина. Резко, сердито тряхнув головой, покосился на нее, веля отстать. Вороная будто ослепла и оглохла, во всю прыть убегала от подстегивающего звонкого гула. Машина нагоняла их, гудела теперь сама земля под ногами. Фаворит пустился резвым галопом. Ускорила свой бег и вороная, но видел Фаворит: оглядываясь часто, сбивает она себе дыхание, устает. Выкатив блестящие черные шары глаз, она неслась прямо, вовсе не догадываясь, что, сверни она вправо или влево, машина отстала бы. И Фаворит поскакал рядом, поддерживая ее, заботясь о ней.

Прыгало впереди, дробясь на косматые осколки, оранжевое солнце; земля, похолодевшая здесь, в низине, мягкостью своей остуживала копыта. Долго летели по ней.

Машина упрямо мчалась за лошадьми, но даже она, железная, начинала сдавать; часто замигав, подала тревогу красная лампочка на панели управления.

Леха не заметил ее. Опьянел пуще прежнего — от озорства, от избытка веселой брызжущей силы. Он видел красивую черную спину кобылы, вспыхивающую белым дымом гриву, два струящихся впереди тела…

Земля, словно желая помочь лошадям, вздыбилась вдруг округлыми мшистыми кочками. Машина колотилась об них, кашлянула искрами; запахло жженой резиной, раскаленным металлом.

Леха лишь напружинился, туго зажал коленями дрожащую колонку руля.

Поддавался азарту и Грахов. Часто моргая, следил, как медленно, гнетуще медленно сокращается расстояние между капотом и крупом кобылы. Он помнил, что Леху нужно остановить вовремя, пока забава не превратилась в игру с огнем; несколько раз слово «стоп» набухало у него на языке, и всякий раз он откладывал, считал, что еще рано. Да и не было пока ничего особенного; скачут лошади, как скакали бы без них.

Разогреваясь постепенно, Фаворит начинал находить в этом странном беге вкус, тоже входил в азарт. Он принял игру, но была еще вороная. Фаворит на полкорпуса опережал и вел ее, но вот повернуть с ней в сторону, чтобы сбить машину с ровного хода, ему не удалось.

Взглянув на вороную, Фаворит понял, что бежит она на «втором дыхании», уже легко и свободно. И в глазах уже не было прежнего ледяного блеска безумия, они были веселые, доверчивые.

Фаворит учуял запах гнили раньше, чем увидел узкий клин болота. Остерегающе всхрапнув, повел глазами на кобылу, позвал ее к себе, отвалил в сторону. Вороная запоздала. Ее, неумело повторившую маневр, развернуло, и задние ноги увязли в цепкой грязи. Она коротко заржала, будто вскричала сдавленно, по-собачьи жалобно потянулась к Фавориту. Он возвращался.

— Теперь ловить будем, — сказал Леха. — Пока она выскочит, мы его и поймаем. Он забыл, что у него корда волочится. Я на эту веревочку и наеду колесом, а? Во башка варит?

Фаворит вернулся к кобыле, стоял возле нее, то опуская, то вскидывая голову. Он насторожился, машина двигалась к ним вкрадчиво, метр за метром. Натужно дернулась вороная. Часто заходили ее бока.

— Может, мне выйти и позвать его? — беспокойно заерзал Грахов. — Он же не дурак, поймет.

— Погоди. Думаешь, обижу я его. Он мне уже нравится. Я бы с ним в разведку пошел.

Грахов хмыкнул, собравшись сказать что-то, но смолчал.

Отвлекшись, Леха забыл, что наезжает на корду. До кончика ее, темного и мокрого от росы, оставалось шагов шесть. Леха подъезжал на самых малых оборотах делая вид, будто и не едет вовсе, а стоит на месте. Чтобы обмануть Фаворита, он даже не смотрел на него, изредка бросая взгляд на корду, поправляя руль.

Фаворит, прикрывая кобылу, ходил боком. Когда он выжидательно повернулся головой к машине, корда удобно для Лехи потянулась вдоль колесного хода. Принажав на газ, Леха двинул машину быстрее.

Фаворит выжидал до последних метров. Машина все надвигалась, мертвыми белыми зрачками сторожили Фаворита ее глаза. Он не знал, видит ли она ими. Под пустив ее совсем близко, Фаворит встал на дыбы, коротко ударил копытом по правому глазу. Стекло лопнуло, брызнуло осколками на траву.

— Смотри, гад, что делает, — восхищенно сказал Леха, невольно подавая назад. — Я пасую. Твоя очередь Лови, как хочешь. Надо же… Учись!

За всем, что случилось в эти секунды, Грахов следил зачарованно, будто видел сон. Цветной, звуковой — мелькнула белая голова с приоткрытым в оскале розовым ртом, разбилось стекло. Занывшей рукой Грахов вспомнил шершавое прикосновение конской гривы.

— Совершенно справедливо, — старательно выстраивая слова, проговорил он. — Моя очередь. Я перед ним в долгу.

От быстрой езды, от жары и пропахшей бензином пыли в кабине Грахов захмелел заново. Вывалился на пружинистую бархатную почву, поднялся, посмотрел на коней.

Долгим отчаянным усилием вороная выдернула одну ногу, вторую. И пошла прочь, уводя Фаворита.

— Фаворит! — позвал Грахов растерянно. — Мы же с тобой джентльмены, Фаворит! Тпру-у!

Вороная, выравнивая шаг, прибилась к Фавориту измыленной парной шерстью. Они удалялись, две лошади, обе темные в красном закатном сиянии.

За всю прожитую жизнь — четыре года и три месяца — Фаворит не знал настоящей любви. Сосунком он любил мать — с нежностью, до сих пор вспыхивающей в нем, когда он вспоминал запахи ее кожи, молока. Но в весенние, переполненные истомой ночи накатывала на него тоска иная, огромной неистраченной силой захлестывала сердце.

Другая любовь — мимолетная, расписанная по минутам, когда он сходился с кобылой, — опустошала и пугала его. Он запоминал лишь побеленные известкой стены, стойку, нервную сухую партнершу, очередную даму крови, которая тоже пугалась. Запоминал ненадолго, забывал быстро. Где-то потом рождались сыновья, дочери. Фаворит не видел их, а если бы и увидел, не узнал бы.

С вороно́й у него получалось что-то иное. Сейчас он, понемногу остывая после горячего бега, поднимался по склону, поросшему дубняком, вверх — туда, на горушку, тянула кобыла. Фаворит, подчиняясь ей, легко одолевал травянистый крутик. Только когда усталая вороная толкалась к нему непроглядно черным боком, Фаворит, пронизываемый идущим от нее острым током, замедлял шаг.

Вороная одаривала Фаворита сияющим взглядом, будто понимала, с кем ее свел случай. Неизвестно чем завлекшая Фаворита, она, низенького ростика, коротышка, выглядела рядом с ним, познавшим славу, хороший обиход и догляд, робкой и терпеливой работницей.

Другой мог бы высокомерно бросить ее на произвол судьбы, а этот, хоть и недосягаемых кровей, не бросил, и теперь