Только теперь, остановив карусель боя, Корень увидел всю картину погрома.

Во время схватки мир для него сжался до порванных стен повозки. Теперь эта повозка стала телегой – совсем не крытой, Бродяги порвали все. И Корню казалось, что порваны все люди в их отряде, но это оказалось не так.

Вокруг стояли, спиной к спине, и сражались вооруженные горожане и крестоносцы, егеря и дозорные, что успели вернуться и напали на нежить со спины. До некоторых повозок и лошадей Бродяг совсем не пустили. Тут, где стояли Зуб, Корень, Мать Милосердия и Синька, было тяжелее всего именно потому, что они первыми оказались как раз на пути нежити, как и подобает главарям. А возможно, и потому, что рядом сражался клирик со своим отрядом крестоносцев, своей Силой Триединого приманив Бродяг.

– Как она? – кричит командир, магический шлем которого раскрылся, как створки раковины.

– Притомилась, – ответил Корень. – Не нашел?

– Не нашел, – зло поморщился командир, спрыгивая с коня, ловко поддевая мечом Бродягу, отчего череп того слетел с костлявых плеч ходячего скелета. И пошел крошить Бродяг, вихрем. Его меч порхал, как крылья скверной стрекозы.

Корень, вздохнув тяжко, посмотрел на небо – с благодарностью, с трудом и болью – встал. Стал крюком костыля цеплять освежеванных, смердящих Бродяг, сбрасывая их с повозки.

Раз Белый пробился, то поток Бродяг иссяк, решил Корень. Теперь дело осталось за малым – добить оставшихся неупокоенных, спасти живых.

– Синька, вставай! Работать надо! Мать Жалея! Неудачное время вы выбрали для отдыха! А ну! Вверх! Нам еще убраться надо подальше, пока Змеи на падаль не сползлись.

Поливая лица женщин из бурдюка водой, краем глаза Корень увидел глаза Белого. «Переживает за сестренку, князеныш!» – подумал Корень.

«А сердитый циркач фишку рубит! Споемся! – подумал Белый, смахивая руку, подрубая ноги и добивая Бродягу. – Помнится, Старый их учил соглядайству. Попробую повесить на него удел Пятки».

От мысли о Пятом стало так больно, что двух следующих Бродяг Белый располовинил надвое, с криком.

* * *

– Я думал, что все! Вообще никто не уцелел, – говорит Гадкий Утенок, стягивая шлем с головы. Бармица шлема из необычного материала брони, как чулок, неохотно тянулась за яйцом шлема.

– Я тоже думал, что растоптали всех, – кивнул Корень, с благодарностью принимая флакон у командира, но не отпил из него, а протянул сестре, поняв, что Гадкий Утенок именно ей передал эликсир Жизни. Потому что глоток эликсира для Корня, как и для любого другого, – это один глоток, а каждый глоток Жизни для Синьки – как сотня полных флаконов. Маг Жизни быстрее восстановит свою Силу, сможет их всех вылечить.

На Синьку было больно смотреть. Осунувшаяся, почерневшая, высохшая, будто постаревшая на полвека. Ее волосы поблекли, как у старухи.

На земле сидел Зуб, отсутствующим взглядом смотря прямо перед собой, кривя разбитые губы, сплевывал осколки зубов. Он не реагировал даже на Жалею, что обрабатывала ему разбитую голову.

– Когда вылетел на гребень, – продолжил командир, вытирая лицо и шею платком, – тут – сплошное море этих освежеванных Бродяг. А оказалось, не так все и плохо. Зуб! Зу-уб!

– Оставь его, – попросила Мать Жалея. – Совсем растоптали моего крестоносца. Мне скажи, как в себя придет – исполнит.

– Мне надо дать расклад – сколько выжило, сколько – нет. Сколько ранено, – кивнул командир.

– Так это как раз – ко мне, – ответила Жалея. – Пойду считать.

Она несколько секунд смотрела на Зуба, погладила его по окровавленной щеке, пошла.

– Я скоро, мой Ал, – простонала Синеглазка, – чуть отдохну. Не смотри на меня! Такую!

Девушка закрылась рукавом.

– Сиди, – махнул командир рукой, пожимая плечами, – теперь уже не опоздаем.

Он впился взглядом в Корня. Циркач, кивнув, усмехнулся, подтянув к себе здоровой рукой железный прут, весь выпачканный в сукровице и мозговой ткани с прилипшими осколками костей.

– Ты тоже вставай на ноги. Возьмешь на себя тягло Бруски, – велел ему командир.

Корень от удивления даже подпрыгнул. Синька забыла про свой непрезентабельный вид – убрала с лица рукав платья, удивленно смотря в глаза Белохвосту.

– Бруска погиб?

– Не думаю, – покачал головой Белый. – Сразу его не убили, не бросили. Он им нужен. И скорее всего – живым. И убить его сложно. Дети скверны живучи. А у него еще и Корень Жизни.

– Откуда ты знаешь? – удивилась Синька.

– Олег знал, кого Ольга одарила Корнями. А что знали Старые, знаю и я… – вздохнул командир, поднимая руки со шлемом, дальнейшие его слова были ненадолго заглушены надеваемым шлемом, пока речевые ретрансляторы не заработали. – Так что Брус живой. И я его найду. Мы, Красная Звезда, своих не бросаем. Но мне завал в дозоре не нужен. Так что бери это направление, Ловкач, да смотри мне, не завали!

– Это как выйдет, – пожал плечами Корень.

– А должно выйти – туда, куда мне надо. И ты выведешь. Тут или – Ал, или – пропал! Понял?

– А ты меня не пугай! Пуганые мы! – вскинулся Корень.

– Вот ты, циркач, вроде умный, а на самом деле дурак дураком! – вздохнул командир, отвернулся и махнул рукой. Тут же подъехали его стражи, подвели коня.

– Что ты его дразнишь? – спросила Синька.

Корень отметил, что эликсир уже работает. Лицо сестры просветлело, глаза поголубели, а то были, как у Бродяг, – белое пятно.

– Ничего.

– Ты все мне простить не можешь?

– Да при чем тут ты? Твоя судьба, решай сама. Ты уже большая девочка. Потом только не плачь, когда тебя отродьем будут кликать. Не могу поверить, что я на него с кулаками кидался, он меня чуть не зарубил, а теперь поручил мне работу, будто я отпрыск знати.

– Знатность определяет не родословная, а крепость твоей воли, – прохрипел Зуб, с кряхтением и стонами поднимаясь, но выпрямиться не смог, упал на колени.

– Он первый, кто ввел в полк Бессмертных незнатных отпрысков. Произведя их таким образом, – продолжил Зуб, отдышавшись. – Эко меня помяли! Неужели ты не знал, кто он?

– Знал. Давно знал, – кивнул Корень, даже не пытаясь помочь Зубу подняться, – сам мог только сидеть и ждать, когда сестра сможет срастить ему кости ноги и руки.

– Тогда что удивляешься? Для него дело – прежде личных чувств. Али ты не слышал его слова, что нет бесполезных людей?

Зуб наконец смог по бортам повозки вскарабкаться, поддерживаемый худенькой Синькой, с треском в спине выпрямился.

– Так Старый говорил: «Нет плохих работников, есть лишь неправильное их использование», – говорит Корень.

– Ты и святого знал? – повернул Зуб разбитое лицо к циркачу.