эту новость, но была уверена, что Паша в большей степени не звонил мне все это время из-за нее. Да, возможно, я ошибалась и искала ему оправдание, но почему-то кажется, что именно в этот раз интуиция меня не подводила. Она вообще меня никогда не подводила, когда дело касалось Нины Владимировны. Ну, философию можно опустить — на деле Паша требовал от меня избавиться от ребенка. Я же просила его тогда солгать родителям и сказать, что беременность ошибочна. Думала, что вот малыш родится — и все наладится. Господи, это ж надо было быть такой наивной! Что могло наладиться? Нина Владимировна встретила бы меня у дверей с хлебом-солью, а сам Пашка — с плакатом «Добро пожаловать»? Три ха-ха четыре раза! Они бы меня с лестницы спустили, а малыша эта женщина в детский дом бы определила — сказала бы, что такой сумасшедшей как я, детей доверять нельзя. Нет, правда.

А я сумасбродно хотела доказать правду, которая, по сути, никому не была нужна. Паша одновременно и верил мне, и не верил. Он требовал доказательств и тут же их опровергал. Как можно доказать что-то человеку, для которого чужие домыслы перевешивают факты? А я это делала. Я очень многое хотела ему сказать — и не говорила. Во-первых, потому что Паша не давал мне возможности, раз за разом выключая телефон и придумывая глупые отговорки, а во-вторых, несмотря на это, все равно была счастлива — еще бы… Пашкин малыш…

Внутри меня как будто сидела птица и время от времени пыталась взлететь, крылья расправляла. И с каждым разом эти крылья становились крепче. Отчетливо помню, когда мой ребенок впервые толкнулся. Я как раз лежала в больнице на сохранении и вышла в магазин с девочкой по палате. По дороге почувствовала легкий удар изнутри. Это было так больно! Думала, меня напополам переломает. Доктор потом только посмеялась надо мной.

— У тебя просто низкий болевой порог. На твоем сроке еще не так сильно толкается. Что ты будешь в последние месяцы делать? Рожать ты как собираешься, а? У тебя и так сердце больное, а тут еще и это… Учись не обращать внимания на подобные мелочи — наоборот, радуйся. Раз толкается — значит, живой. Вспомни свой токсикоз. Это же смешно…

Мне смешно не было ни разу! Живот еще не был с размер мяча, а внутри такое ощущение, будто это целая футбольная команда! Нет, правда. Когда я сидела в очереди в женской консультации, и малыш начал буянить — я аж охнула от неожиданности.

— Кто у тебя — мальчик или девочка? — спросила сидящая рядом женщина.

— Мальчик… — с каким-то радостным придыханием ответила я.

— Ну, значит футболист.

— А у вас? Футболистка?

— Нет. У меня балерина…

Мне очень не хватало в такие моменты Павлика. Нет, его всегда не хватало, но во время беременности особенно. Малыш, наверное, это тоже чувствовал, потому что такие сны мне выдавал с участием нашего папочки — ужас! То он под лед проваливался, то на велосипеде падал, то с крыши. Я просыпалась несколько раз в холодном поту, а перед глазами — родное окровавленное лицо из сна. Что я в этот момент чувствовала! Хотелось в середине ночи поехать к нему и убедиться, что с ним все в порядке. Напрасно мне объясняли, что подобные сны снятся к тому, что человек будет долго жить, и что Павлик здоровее всех здоровых. Мне хотелось убедиться в этом лично. А в трубке — «Телефон абонента выключен». Вот именно за эту пустую и безжизненную фразу вместо родного и нужного голоса мне очень хотелось Пашу медленно-медленно пытать. Чтобы сделать ему так же больно, как и мне. И в тоже время мне хотелось, чтобы он обнял меня, положил руку на животик и сказал, что все будет хорошо. И что никогда меня не бросит, и мы с малышом все вместе будем… Конечно же, ничего такого сказано не было. Вместо этого — очередное предательство. Да, это уже было предательством. Ни обидами, ни оскорблениями, ни чем-то прочим, а именно предательством. Как с этим справиться в одиночку? Да никак. Невозможно с этим самостоятельно справиться. Слезы в подушку, истерики по ночам… По-другому не получится — поверьте на слово. Если вы действительно любите, сильно, по-настоящему — готовьтесь к тому, что впереди вас ждет очень сильная боль, точно такая же, как и рифма к этому слову. Не зря же придумали — «любовь» и «боль». Это те чувства, которые будут постоянно душить, и только близкий человек, который обнимет и скажет «Я рядом», сможет дать хотя бы некоторое подобие спокойствия. Мой человек был где угодно и с кем угодно, но только не рядом со мной. И все то, чего мне так сильно хотелось, приходилось раз за разом засовывать куда подальше и не думать об этом. Как и любой нормальной девушке, мне хотелось романтики. Хотелось вечерних прогулок за руку. Хотя бы одну ромашку. Поцелуев под козырьком у подъезда. И очень сильно хотелось видеть его каждый день, круглосуточно. И да — втайне ото всех я мечтала о колечке на палец и дружной веселой свадьбе. С белым пышным платьем, туфельках с бантиками, пьяным свидетелем, веселыми гостями… А приходилось терпеть его дурацкий характер с вечным ожиданием того, что случится чудо, и кто-то примет решение за него. Или беременность сама собой рассосется, как камни в почках.

Я почему-то не сомневалась в его решении. Павлик будет долго думать, проверять меня всевозможными тестами, водить по врачам, а потом смирится — и тогда мы будем вместе. А его мать будет нас постоянно ссорить и открыто меня ненавидеть. В принципе, я думала в верном направлении, но маленько все-таки просчиталась.

Я чувствовала себя все это время одинокой, брошенной, забытой — никто из моих родных не мог оградить меня от этого чувства. И это в то время, когда, по словам доктора, мне нужна была максимальная забота. К черту заботу, мне уверенность была нужна! Уверенность в завтрашнем дне. А Паша не был определенным. Он никогда ничего не обещал, а если и случалось такое, то это обещание обязательно оставалось невыполнимым. В драке он бы никогда не спасовал, но когда пришло время взять на себя ответственность — спрятался за спину матери. Права Танька была, ой права… Слабый. Трусливый. Не мужчина и даже не парень. Мальчик, который не умел отвечать за свои слова, свои действия и поступки. Очень неприятно это осознавать и еще