— Будь я проклят, если сделаю это!

Брат Лжец был уже давно проклят, но мы об этом как-то не упоминали. Мы просто стояли в дорожной грязи на холодном сыром западном ветру и смотрели на монастырь.

— Ты пойдешь туда и попросишь, чтобы они осмотрели твою рану, — снова сказал Толстяк Барлоу.

Барлоу мог махать мечом получше многих и холодно посмотрел на брата.

— Будь я…

Брат Райк шлепнул Лжеца по затылку, и тот упал в грязь. Грумлоу, Роддат, Сим и остальные столпились вокруг Райка.

— Он там особо ничего не разглядит, — произнес я.

Они обернулись на меня, оставив Лжеца подниматься на карачки и стряхивать грязь. Я смог убить Прайса тремя камнями, но оставался тощим десятилетним мальчишкой, и братья не собирались выслушивать мои распоряжения. Я был жив, благодаря ловкости рук и защите нубанца. Должно было пройти еще два года после того, как сэр Макин нашел меня и они с нубанцем прикрывали мне спину, прежде чем я смог в открытую принимать решения за братьев.

— Что за дела, недомерок?

Райк не простил мне смерть Прайса. Думаю, он считал, что я украл ее у него.

— Он бы ничего толком не увидел, — сказал я. — Они забрали бы его в лазарет. Обычно это отдельное здание. И присматривали бы за ним, потому что он похож на человека, способного воровать бинты во время собственной перевязки.

— Что тебе известно?

Джемт хотел меня поддеть, да не вышло. Ему не хватило бы пороха рискнуть разинуть рот.

— Известно, что они не держат золото в лазарете.

— Надо бы послать туда нубанца, — сказал брат Роу. Он плюнул в сторону монастыря, комок слизи пролетел весьма приличное расстояние. — Пусть подействует своими языческими методами на этих благочестивых…

— Пошлите меня, — сказал я.

Нубанец не проявлял энтузиазма относительно данного предприятия с того самого момента, как у Толстяка Барлоу появилась идея. Полагаю, Барлоу просто предложил напасть на монастырь Святого Себастьяна, чтобы Райк перестал ныть. Ну, и чтобы братьев объединило нечто большее, чем его собственное неуверенное командование.

— И чего делать-то собрались, а? Просить их сжалиться над вами?

Джемт не то хохотнул, не то хрюкнул. Мейкэл вторил ему, толком не врубаясь, в чем соль шутки.

— Да, — сказал я.

— Ну… сиротский приют там, положим, имеется. — Барлоу потер щетину, и показалось, что у него не два подбородка, а больше.

Мы разбили лагерь в паре миль по дороге от монастыря в ясенево-ольховой роще, где жутко воняло лисами. Барлоу в премудрости своей решил, что я приближусь к монастырю на рассвете, когда монахи закончат утренние молитвы.

Братья разожгли костры среди деревьев, Гейнс достал из передней повозки котел и повесил его над самым большим костром. Ночь стояла теплая, медленно плыли облака, темнота сгущалась. Потянуло запахом кроличьего рагу. Нас было человек двадцать или около того. Барлоу бродил по лагерю, убеждая всех исполнять свой долг: Сима и Джемта — следить за дорогой, старого Элбана — сидеть рядом со стреноженными лошадьми и слушать, не появились ли волки.

Брат Грилло пощипывал струны своей пятиструнной арфы — ну, хорошо, своей с того момента, как он отнял ее у человека, по-настоящему умевшего играть, и вдруг откуда-то из темноты высокий голос затянул «Печаль королевы». Это был брат Джоб. Он пел лишь тогда, когда наступала непроглядная темнота, словно во тьме он мог быть другим человеком в другом месте и петь песни, которым научили того, другого.

— Ты считаешь, нам не стоит грабить Святого Себастьяна? — спросил я темноту.

Она отозвалась глубоким голосом нубанца:

— Это твои святые. Почему ты хочешь обокрасть их?

Я раскрыл рот — и тут же закрыл. Я думал, что просто хотел поднять свой авторитет среди братьев и немного поделиться гневом, пожирающим меня изнутри. Впрочем, они и правда были моими святыми, эти монахи за крепкими стенами своего монастыря, распевающие псалмы в его каменных залах, носящие золотые кресты из часовни в церковь. Они говорили с Богом, и, может быть, Он отвечал им, но боль, причиненная мне, даже не потревожила их тихую заводь. Я хотел постучать в их двери. Мой рот мог просить прибежища, я мог изобразить осиротевшего ребенка, но на самом деле я снова и снова спрашивал бы: почему? Что бы ни было сломано внутри меня, оно слишком сильно распространилось, чтобы не обращать на него внимания. Я бы тряс мир, покуда у него зубы не застучали, если бы это помогло вытряхнуть из него ответ на вопрос: «Почему?»

Брат Джоб прекратил пение.

— Это способ чем-то заняться, сходить хоть куда-то, — сказал я.

— Мне есть куда идти, — ответил нубанец.

— Куда?

Если бы я не спросил, он бы не рассказал. Нельзя оставить брешь такой длины, чтобы она заставила нубанца заполнить ее.

— Домой. Туда, где тепло. Когда накоплю денег, поеду на Лошадиный берег, в Кордобу, потом переплыву пролив. Из порта Кутта пешком доберусь до дома. Это далеко, не один месяц пути, но я знаю эти земли, этот народ. А здесь, в этой вашей Империи, человеку вроде меня не удастся пройти далеко, особенно одному, и вот я жду, пока судьба не поведет нас всех вместе на юг.

— А зачем тогда ты здесь, если настолько не по нутру?

Меня уязвили его слова, хотя он не целил в меня.

— Меня привезли сюда. В цепях.

Он лег. В темноте его не было видно. Я почти услышал звон цепей. Он умолк и больше не говорил.

Утро прокралось в лес, гоня туман впереди себя. Мне пришлось оставить ножи и короткий меч нубанцу. И не прерывать пост. Урчание в животе должно было дополнительно расположить ко мне монахов у ворот.

— Ты там осторожнее, Йорг, — сказал мне Барлоу, будто это была с самого начала его идея.

Брат Райк и брат Хендрик молча смотрели на меня, продолжая точить мечи.

— Выясни, где спит стража, — сказал Красный Кент.

Мы знали, что монахи нанимали охрану, людей из Конахта. Возможно, это были солдаты из Рима, присланные лордом Аджа, но платил им сам аббат.

— Берегись там, Йорх, — прошелестел Элбан. Старик слишком уж беспокоился. Казалось бы, годы должны уменьшать беспокойство — а вот нет.

И я зашагал по дороге, а туман поглотил братьев у меня за спиной.

Через час, с грязными ногами, весь мокрый, я оказался на повороте — там, откуда мы в первый раз разглядывали монастырь. Я прошел еще несколько сот метров, прежде чем в тумане стало возможно хоть как-то различить строение, а еще через десять шагов я смог его увидеть довольно четко — группа построек по обе стороны реки Брент. До моих ушей доносились жалобы воды, вертящей мельничное колесо, прежде чем исчезнуть среди пахотных земель дальше на востоке. Дым щекотал мои ноздри, кажется, пахло чем-то жареным, и в желудке у меня заурчало.