метров до передовой. Эта полковая артиллерия обеспечивала поддержку пехоте полка в наступлении. В отличие от нее артиллерийский полк дивизии имел дальнобойные орудия, располагавшиеся на удалении нескольких километров от линии фронта; они предназначались для ведения огня по удаленным целям в глубине обороны противника.

В то время как в 13-й роте были гаубицы, а в 14-й – противотанковые орудия, остальные 12 рот, сведенные в 3 полковых батальона, были обычными пехотными подразделениями, у которых имелось только стрелковое вооружение, пулеметы и малокалиберные минометы. Эти роты находились в подчинении командиров батальонов, 13-я и 14-я роты действовали самостоятельно и подчинялись непосредственно командиру полка, что объяснялось их особой ролью.

После того как новые полки были сформированы, вермахт провел демобилизацию ветеранов Великой войны, временно призванных для заполнения вакантных должностей в 58-й пехотной дивизии, расположенной на французской границе, на период нашего обучения. При демобилизации часть старых командных кадров регулярной армии пополнили нашу роту, хотя они составляли всего 20 процентов от ее численности.

Вскоре после того, как наша рота была окончательно сформирована в Ордруфе, командиром роты был назначен Роберт Милес Рейнкке, который представил нам и новых командиров взводов. Рейнкке был ветераном Великой войны, в возрасте чуть больше 50 лет, в прошлом служивший в кавалерии. Видимо, поэтому к нему обращались не иначе как «ротмистр». Он великолепно овладел искусством верховой езды, и ему доверили быть капитаном команды страны по конному поло на Олимпийских играх в Берлине в 1936 г.

Это был высококвалифицированный офицер, хотя до того, как его призвали на военную службу, он был коммерсантом в Гамбурге. Его поведение было характерным для прусского офицера. В общении с подчиненными он соблюдал дистанцию и поддерживал с ними только деловые отношения. Однако как командир он пользовался среди нас глубоким уважением. Наша вера в его командирские способности, как показало будущее, была не напрасной.

В подчинении Рейнкке было два лейтенанта, но унтер-офицеры играли такую же важную роль в управлении ротой. Фельдфебель роты Юхтер был самой важной персоной в подразделении, потому что он исполнял обязанности интенданта, следил за раздачей продовольствия и боеприпасов из тылового обоза. Он прекрасно разбирался во всех тонкостях своего дела. Все называли его «отцом роты».

В Ордруфе командиром нашего взвода связи был назначен обер-фельдфебель Элерт, который прибыл вместе с другими кадровыми офицерами, унтер-офицерами и ефрейторами, служившими на французской границе. Простой в обращении и образованный, лет двадцати пяти, он оставался моим непосредственным командиром на протяжении трех с половиной лет. Элерт поддерживал некоторую дистанцию в отношениях с солдатами, был он человеком замкнутым. Зато он был отличным, знающим свое дело солдатом и служил нам образцом для подражания.

После нашего приезда в Ордруф наше армейское начальство запретило нам в письмах домой и нашим любимым указывать свой адрес. Поскольку в такой секретности, как мне казалось, не было особой необходимости, иногда я вкладывал в конверт свои фотографии, на которых «случайно» в объектив попадал указатель с названием деревни или города, рядом с которым располагалась наша часть. Таким образом я вводил цензоров в заблуждение.

Я не только переписывался с семьей, но и писал Аннелизе в Люнебург, хотя наши отношения нельзя было назвать серьезными. Она никогда не выказывала в письмах своего опасения за мою судьбу в преддверии войны. Да я и сам мало беспокоился о том, что может случиться со мной в бою. В юношеском возрасте, когда ты полон сил, ты чувствуешь себя бессмертным и смотришь на войну как на необычное приключение. Будь мы старше и мудрее, грозившие нам тогда опасности воспринимались бы по-иному, ощутимее.

Во время нашего обучения мы продолжали совершенствовать основные, необходимые солдату знания и навыки и посещать занятия по специальным темам, таким как, например, средства связи. В Ордруфе во время частых учений нас обучали приемам боя и науке побеждать. Снова и снова офицеры заставляли нас тренироваться в наступательной и оборонительной тактике. Начиная с нашей роты тяжелого вооружения нас постепенно приучали к действиям в составе все более крупных подразделений и частей. В итоге в маневрах принимала участие вся дивизия.

Несмотря на холодную и снежную погоду в Тюрингии, мы продолжали учения и уже принимали участие в полномасштабных учебных боях. Наши офицеры старались приблизить условия обучения к боевым, насколько это было возможно. В дополнение к маневрам, командиры обращали внимание и на другие возможности обучения и работали над повышением меткости стрельбы.

Прекрасно зная, что мы готовимся к реальным боям, мы не испытывали недостатка в мотивации наших действий и тренировались с утра до ночи. Времени хватало только на военную подготовку и на краткий сон в палатках. Временами мы тренировались ночью.

В холодную зиму никто из нас особенно не стремился к исполнению караульных обязанностей. Однако для всех было привилегией участвовать в почетном карауле в День памяти героев, миллионов павших в Великой войне немецких солдат[13].

В 1940 г. он пришелся на 10 марта, пронизывающе холодное воскресенье. Во время моей смены стоять в карауле перед военным памятником в Ордруфе в течение 45 минут ко мне приблизились местные мальчишки и попытались заставить меня рассмеяться. Было нетрудно не обращать на них внимания, но насколько же тяжело было вытерпеть холод, стоя по стойке «смирно». Только позже я узнал, что такое настоящая стужа.

Спустя четыре дня нашу дивизию погрузили в эшелон, отправлявшийся в ночь, и, оставив позади около 445 километров, мы добрались до окрестностей города Оршольц, расположенного к югу от города Трир, стоявшего в излучине Саара. Расположившись на позициях прямо напротив северного угла французской оборонительной линии Мажино, протянувшейся вдоль немецко-французской границы, дивизия была развернута как соединение 23-го корпуса 16-й армии в составе группы армий «А».

В то время как наша пехотная рота разместилась в бункерах немецкого Западного вала, другие подразделения остановились в деревнях или расположились в палатках. Вскоре после этого появился приказ о повышениях – наши успехи в Люнебурге и Ордруфе были, таким образом, отмечены. Получив звание ефрейтора, я почувствовал, что был вознагражден за свои усилия проявить себя с наилучшей стороны в процессе военной подготовки, хотя время испытать себя в бою еще не пришло.

Обсуждать вопросы политики на фронте принято не было, но большинство немцев среди тех, кого я знал, признавали необходимость и справедливость нашей борьбы против Франции и Великобритании. Эти страны объявили войну Германии в ответ на нападение последней на Польшу. Мы расценивали это как попытку защитить несправедливые решения Версальского мирного договора. И французы и англичане не примут нового политического решения, пока