Все сочувствовавшие задачам и целям указанной организации должны были являться к нему, прежде чем приступить к оказанию в той или иной форме помощи Царской Семье; в противном случае, говорил Соловьев, «я налагаю вето» на распоряжение и деятельность лиц, «работающих без моего ведома, и ослушников предаю советским властям». Так, по его собственным словам, им были преданы большевикам два офицера гвардейской кавалерии и одна дама, которые и были будто бы расстреляны.

Действительно ли имело место это подлое предательство Соловьева или врал он ради запугивания новичков и личных выгод – дело совести этой темной личности, но почему Соловьев, не известный никому из заключенных в Тобольске, считал себя вправе быть чуть что не вершителем судьбы несчастных узников – остается всецело на совести тех лиц руководившего центра, которые его послали с такими задачами, руководили им и вовремя укрылись в Берлине.

Правой рукой Соловьева в Тобольске и ближайшим выполнителем поставленных центральной организацией целей являлся настоятель церкви Благовещения в Тобольске отец Алексей Васильев.

Провидению угодно было и здесь, в Тобольске, приблизить к людям великой и чистой христианской веры пастыря, недостойного носившегося им сана и сыгравшего роковую роль в последовавших несчастиях Царской Семьи во время заключения в Тобольске.

Алексей Васильев принадлежал тоже к тому типу организаторов, на которых указывает Татьяна Мельник. Он любил рассказывать о своей организации всем, если думал, что это может составить выгоду для него самого. Он довел об этом даже до сведения Государя и Государыни, которым хотелось ему верить. В отношении Соловьева сначала, когда от Соловьева поступали деньги, Алексей Васильев проявлял корректность. Но потом, по-видимому, ему захотелось играть первенствующую роль, и тогда он стал лить на Соловьева ушаты помоев, получая от него в ответ таковые же. В общем, по нравственному и моральному облику Соловьев и Алексей Васильев были работниками парными.

Положение Царской Семьи в Тобольске в первые месяцы в общем было довольно сносным. Им разрешалось ходить каждую обедню в церковь, а всенощные всегда служили дома, и служил причт Благовещенской церкви с певчими; свите не делалось никакого стеснения, и она свободно входила и выходила, когда хотела; отношение жителей города было более чем благожелательное, и Царская Семья получала постоянно к столу различные посылки из съестного и сладкого, присылавшиеся разными доброжелателями из местного населения. Солдаты охраны того времени не обращали на все это никакого внимания, и многие из них высказывали свою любовь и верные чувства Государю и членам его Семьи.

В этот период – август, сентябрь – центр упомянутой организации ничем себя не проявил. Если он имел действительные намерения спасти Царскую Семью, то именно это время было наиболее благоприятным: в составе самой охраны и особенно среди солдат бывшего 4-го Императорской Фамилии стрелкового полка большая часть людей сама предлагала Государю воспользоваться днями их дежурства для совершения побега. Император ответил им, что он никуда из России не уедет и разлучаться с Семьей не будет. Однако безусловно в этот период проявляются признаки заинтересованности настроением бывшего Императора и Государыни Императрицы со стороны императора Вильгельма: в Тобольске появляются русские офицеры типа лиц той же среды, из которой состоял центр организации, и передают Царской Семье предложение Вильгельма принять его помощь. Ответы Государя и Государыни были отрицательными.

В начале октября направление мыслей солдат охраны стало ухудшаться: приехавший от Керенского новый комиссар Панкратов со своим помощником Никольским затеяли политическую борьбу с местными большевиками, во главе которых был некий Писаревский, и объектом своих политических экспериментов сделали солдат охраны.

Солдаты стали нервничать, разлагаться, хулиганить. Цель у них была иногда вовсе не причинить неприятность Августейшей Семье, но выходило так, что страдала всегда она. Стали придираться ко всяким мелочам распорядка жизни Семьи, до тех пор не вызывавшим никаких недоразумений; обратили внимание, что Государь и Наследник продолжают носить погоны; заметили кинжал на черкеске у Государя; поднялись разговоры о слишком большой свободе приближенных к арестованным; словом, как говорят, атмосфера начала наэлектризовываться.

К этому времени между Людендорфом и Гофманом, с одной стороны, и Лениным и Троцким – с другой, т. е. между крайней правой партией Германии и крайней левой России, уже состоялся известный договор. Не секрет теперь, что в рядах деятелей и сотрудников Ленина и Троцкого-Бронштейна оказались также многие из нашей крайней правой или, вернее, причислявшие себя к таковой: Красин, Гутер, Бонч-Бруевич, Шнеур, Муравьев и почти вся былая тайная охранка и много других, выявившихся своей активной деятельностью и еще больше – действовавших скрытно, за спиной. Такое содружество было понятно: на Ленина и Бронштейна крайняя германская партия смотрела как на временное оружие, которое в нужный момент будет убрано, а на вспаханное поле посеют семена объединившиеся крайние правые Германии и России. Теоретически расчет был правилен, но практически его составили люди вовсе не духовно-национальных принципов монархизма, а люди полицейско-личного режима.

За последнее время излюбленным способом этого режима для достижения намеченных целей явилась провокация самого разнообразного вида и самого широкого размера.

Та же провокация нашла себе место и в Тобольске в отношении несчастной Царской Семьи.

Выше уже было сказано, что вывести определенно-цельное заключение из деятельности организации, к которой принадлежали люди типа Соловьева и Васильева, не представилось возможным. Здесь история ограничивается лишь изложением тех фактов, которые определялись расследованием, и тех мыслей, которые зарождались как следствие совокупности всех фактов и обстоятельств, прошедших в период работ по исследованию трагической кончины бывшего Государя Императора и Его Семьи.

Как раз в это время, когда атмосфера вокруг Царской Семьи начала сгущаться и настроение охраны обострялось, в лице Алексея Васильева и Соловьева начинает проявлять свою деятельность по «охранению интересов заключенных» рассматриваемая Петроградская организация.

Чтобы попасть в церковь, Царской Семье приходилось пройти садом, перейти улицу и тогда уже был вход на паперть. При каждом выходе в церковь арестованных по обеим сторонам этого пути ставились шпалерами солдаты охраны. Был день 3 ноября (21 октября по старому стилю, день восшествия на престол бывшего Государя Императора); вся Семья приобщалась у ранней обедни; народу в церкви было совсем мало; никто решительно ни в городе, ни в охране не обратил внимания на службу именно в этот день. Кончилась служба, Августейшая Семья направилась домой. И вот в тот момент, когда бывший Государь и Государыня появились на паперти, по распоряжению Алексея Васильева совершенно неожиданно раздался звон всех колоколов собора и продолжался все время, пока Царская Семья шла между рядами насторожившихся солдат охраны и не скрылась в подъезде губернаторского дома, который она занимала. В глазах солдат, привезенных из Царского Села, Алексей Васильев воспроизвел полностью картину выхода Их Величеств из церкви в период, когда они были на престоле.