— Это кто еще такой? — Он смотрит в сторону «бентли». Снег уже покрывает козырек бейсболки и тает на его очках.

— Сколько человек знали о том, что вы с Люси собирались сегодня в Довер? — Бентон поворачивается к Марино.

— Генерал. Капитан… как ее там… Аваллон, когда я звонил и пытался передать сообщение доку. Ну и несколько человек в нашем офисе. А что?

— И больше никто? Может, ты разговаривал с кем-то из кембриджской полиции или «скорой»?

Марино, задумавшись, молчит. На его лице тень сомнения. Он не уверен, говорил кому-то что-то или нет. Пытается вспомнить, прикидывает. Если он и сморозил глупость, признаваться в этом не хочет — ему уже не раз указывали на несдержанность и болтливость. Слушать новые укоры в свой адрес Марино не желает. С другой стороны, информация о том, что они с Люси летят за мной в Делавэр, большим секретом не являлась, и требовать от него соблюдения каких-то особых мер предосторожности было бы несправедливо. Из того, где я нахожусь, никто тайны не делал, все все знали, что я вернусь завтра.

— Если кому-то и сказал, большой беды в этом нет. — Бентон, похоже, думает о том же. — Я просто пытаюсь выяснить, откуда посыльный узнал, что вертолет будет именно здесь, вот и все.

— Что же это за посыльный такой, на «бентли»? — интересуется Марино.

— Такой, что знал не только ваш маршрут, но и бортовой номер вертолета, — отвечает Бентон.

— Черт бы побрал этого Филдинга. Что он вообще думает? Облажался по полной. — Марино снимает свои старые, в проволочной оправе очки, но вытереть стекла ему нечем. Без них его лицо выглядит непривычно голым и незнакомым. — Я говорил кому-то, что ты, скорее всего, вернешься сегодня, а не завтра. Это к тому, что да, кое-кто знал. Из-за проблемы с тем парнем, у которого открылось кровотечение. — Он смотрит на меня и мрачно добавляет: — Но Филдинг точно знал все твои планы и бортовой номер вертолета, потому что и сам в нем бывал. Тебе просто не все еще известно.

— Об этом поговорим позже, — останавливает его Бентон.

— Он тебя подставляет, — продолжает Марино.

— Сейчас не время. — В голосе Бентона слышны предостерегающие нотки.

— Метит на твое место. Или, может, не хочет, чтобы ты его занимала. — Марино снова смотрит на меня, потом сует руки в карманы кожаной куртки и отступает от окна. — Добро пожаловать домой, док. — Снежинки залетают в окно, ложатся на лицо и шею и тают, холодя кожу. — Неплохо бы помнить, кому тут можно по-настоящему доверять. — Он еще раз смотрит на меня, и я поднимаю стекло.

Маячки мигают красным и белым на законцовках крыльев припаркованных самолетов. Мы медленно направляемся к только что открывшимся воротам. «Бентли» проезжает первым, остальные следуют за ним, и я замечаю, что на табличке с массачусетским номером нет слова «прокат», и это означает, что машина не принадлежит компании, предоставляющей в аренду лимузины. Ничего удивительного. «Бентли» не самый распространенный автомобиль, особенно здесь, где люди небогаты и консервативны. Даже те, которые летают на частных самолетах. «Бентли» и «роллс-ройсы» встречаются не часто, большинство предпочитают «тойоты» и «саабы». Мы проезжаем мимо офиса ФБO, одной из нескольких служб обеспечения полетов на гражданской стороне летного поля. Я кладу руку на мягкий замшевый карман, не касаясь выступающего края кремового конверта.

— Не хочешь рассказать, что случилось? — Похоже, посыльный все же отдал конверт.

— Никто не должен знать, что ты прилетела сюда или что ты можешь быть здесь. Никто не должен знать ничего ни о тебе лично, ни о твоем местонахождении. Точка. — Голос у Бентона жесткий, лицо суровое. — Очевидно, она позвонила в ЦСЭ, и Джек все рассказал. Она определенно звонила туда и раньше, а кроме Джека больше ведь некому?

Бентон не столько спрашивает, сколько констатирует, а я даже не представляю, о ком идет речь.

— Одного не пойму, почему Джек — или кто-то еще — вообще с ней разговаривал, — продолжает Бентон, но о чем бы он ни говорил, я не верю, что он чего-то не понимает. Его тон предполагает что-то совершенно иное. Он даже нисколечко не удивлен.

— Кто? — спрашиваю я. — Кто звонил в ЦСЭ?

— Мать Джонни Донахью. Ясно же, что это ее шофер. — Он кивает в сторону идущей впереди машины.

«Дворники» со скрипом скребут по стеклу, сметая снежную кашицу. Я смотрю на задние габаритные огоньки «бентли» и пытаюсь осмыслить сказанное Бентоном.

— Надо посмотреть, что там такое.

— Это улика. Вещественное доказательство. И изучать его нужно в лаборатории.

— Я должна знать, что это.

— Я закончил сегодня эвалюацию, — напоминает Бентон. — И знаю, что мать Джонни несколько раз звонила в ЦСЭ.

— Откуда ты знаешь?

— Джонни сказал.

— Тебе сказал что-то пациент психиатрического отделения. Действительно, надежная информация.

— Я провел с ним в общей сложности почти семь часов и не верю, что он кого-то убил. Я вообще многому не верю. Но, судя по тому, что мне известно, его мать действительно звонила в ЦСЭ.

— Неужели она думает, что мы станем обсуждать с ней дело Марка Бишопа?

— В наше время люди полагают, что любая информация является общественным достоянием, и у них есть право ее знать. — Такого рода обобщения совсем не в духе Бентона, и его вывод, основанный на ничем не подкрепленном предположении, представляется мне попыткой уйти от прямого ответа. — У миссис Донахью тоже проблема с Джеком, — добавляет он, и теперь уже я склонна ему верить.

— Джонни сказал тебе, что у его матери какая-то проблема с Джеком. А с чего бы это ей составлять о нем свое мнение?

— Мне пока еще не все понятно. — Бентон не сводит глаз с заснеженной дороги. Метет все сильнее, снег врывается в свет фар и бьется о стекло.

Я знаю, когда Бентон что-то от меня скрывает, и обычно ничего не имею против. Обычно, но не сейчас. Меня так и тянет достать конверт из его кармана и посмотреть, на что именно кто-то, предположительно миссис Донахью, хочет открыть мне глаза.

— Ты встречался с ней? Разговаривал?

— Пока что мне удавалось ее избегать, хотя она и звонила несколько раз в госпиталь, пытаясь меня найти. Сейчас не самое подходящее время для разговора с ней. Да и вообще, еще рано о чем-то говорить. Ты же понимаешь.

— Если Джек или кто-то другой поделился с ней какой-то информацией, ситуация такая, что серьезней некуда. Я понимаю — или думаю, что понимаю, — твое нежелание говорить об этом, но у меня есть право знать, сделал он то, в чем признался, или нет.

— Я не знаю, что тебе известно. Не знаю, что рассказал тебе Джек.

— О чем именно?

Я не хочу признаваться Бентону и еще больше самой себе, что не помню точно, когда разговаривала с Джеком в последний раз. Наши разговоры, когда случались, были короткими и по большей части формальными, а в тот единственный раз, когда я приехала домой на праздники, встретиться с ним не получилось. Он уезжал куда-то, вроде бы с семьей. Делиться со мной деталями личной жизни Джек Филдинг перестал много месяцев назад.