— Два кофе с молоком и несколько ваших знаменитых домашних пирожных для начала, Хелена, — перехватил инициативу Марк. — Посмотрим, удастся ли мне уговорить мою приятельницу на утку.

Хелена улыбнулась и, пройдя через дворик, исчезла за дверью старинного здания, где располагалось кафе.

— Она меня знает? — спросила Энн, озадаченная поведением Хелены.

— Да, — ответил он. — Разве вы не видели сегодняшних газет?

— Видела, — сухо сказала она.

— Вы, должно быть, не заметили своей фотографии в разделе «Искусство».

— Моя фотография?..

— Джон Марсел сегодня на первых полосах, но и критики о нем не забыли. Выставка, которая открылась вчера вечером, обещает обернуться золотой жилой. О вас в статье тоже сказано. И там есть ваша большая фотография.

— Так вот почему Хелена меня узнала.

— Если только она сама не тайный искусствовед и не знает вас по иным источникам.

— Тогда будем надеяться, что в городе не так уж много искусствоведов, — пробормотала Энн, — мне не хотелось бы, чтобы меня узнавали. Не желаю, чтобы меня жалели, показывали на меня пальцами и шептались у меня за спиной о том, что Джон — грязный убийца, а я — дура, потому что защищаю его.

— Ну, сказать по правде, я тоже думаю, что вы делаете глупость.

— Но вы по крайней мере говорите мне это в глаза. И не оскорбляетесь — во всяком случае, держитесь невозмутимо и демонстративно не уходите, — когда я в ответ говорю вам, что вы осел.

Глядя в стол, он рассмеялся. Хелена принесла два кофе и корзинку с пирожными.

— Еще не надумали насчет утки? — спросила она.

— Вам нужно поесть, — настойчиво посоветовал Джон.

— Я… ладно, пусть будет утка, — согласилась Энн. Когда официантка удалилась, она сказала: — «Утиная терапия».

— Плачу за ужин я.

— За счет департамента и налогоплательщиков? Вы ждете от меня разоблачительных показаний? Я не собираюсь их давать. Если вам нужно именно это, можете сэкономить на утке.

— Я приглашаю вас поужинать не потому, что жду от вас разоблачительных показаний. Адвокаты в суде сделают из меня «утиную котлету», если узнают, что я пытался с помощью угощения склонить вас к признанию. Расставить западню, так сказать.

Энн откусила пирожное. Оно было рассыпчатым, теплым, вкусным, тающим во рту. Она только сейчас поняла, как проголодалась. Кофе с молоком тоже был превосходным. Подкрепляющим.

Он был прав. Ей необходимо было отдохнуть от больницы.

— Копам утка по карману? — спросила она. — Может, я вас угощу, если уж ужин не за счет налогоплательщиков?

— Ужин я в состоянии себе позволить.

— Высокооплачиваемый полицейский?

— И довольно давно. Так что мне удалось сделать кое-какие удачные вложения.

— А-а. — Она внезапно отложила пирожное. Ей стало почти хорошо.

А Джон между тем в коме. При смерти. Кати на Амазонке, быть может, скоро лишится отца. И даже не знает об этом.

Когда он обхватил пальцами ее запястье, она насторожилась. Он смотрел ей прямо в лицо своими темно-серыми, серебристыми глазами:

— Вы не потеряете его. Он скорее всего выкарабкается.

— Но он в коме.

— У него стабильно приличные жизненные показатели, ему влили достаточно крови, у него хороший цвет лица. Его организм претерпел страшный шок. Если бы не немедленная медицинская помощь, он мог бы умереть. Но теперь не умрет.

— Вы изучали медицину, лейтенант? — холодно спросила она.

Он отдернул руку, выпрямился, и глаза, которые он не сводил с нее, приобрели стальной оттенок.

— Я повидал слишком много раненых на своем веку. Есть вещи, которые копы постигают таким вот жестоким способом. Если задет мозг жертвы, надежды почти не остается. Отмирание мозга, миссис Марсел. И сейчас самое время возблагодарить Бога за то, что наш раненый не попал в списки доноров. Да, Джон Марсел в коме, но все его жизненные органы работают не просто стабильно, а хорошо. Он справится.

— И тогда вы его арестуете.

— Вероятно.

Она вдруг рассвирепела, задрожала, сама не понимая, почему его искренность так ее рассердила, ведь то, что он говорил, ей и так было понятно. Под взглядом его безжалостных серых глаз она с преувеличенной резкостью отодвинула пирожное.

— Копы! — прошипела она. — Разве ваша работа состоит не в том, чтобы расследовать все до конца? Да, вы схватили Джона, но у вас нет орудия убийства! Не разумнее ли было бы поискать того, кто напал на них обоих?

Марк долго молчал в нерешительности.

— Миссис Марсел, мы получили из лаборатории кое-какую информацию.

— Да?

— Предстоит сделать более тщательный анализ на ДНК, разумеется, но пока похоже, что ваш муж имел половое сношение с мисс Лаво в тот день, когда ее убили. И на нем, без всякого сомнения, ее кровь, а на ней — его.

Он снова очень пристально посмотрел на нее.

— Вы стараетесь рассердить меня, лейтенант, вывести из себя?

— Я стараюсь представить вам факты.

— Тогда примите во внимание и тот факт, что для разведенного мужчины не преступление иметь интимные отношения с женщиной, с которой он встречается. Более того, это не преступление даже для женатого мужчины или замужней женщины. В сущности…

Он нетерпеливо вздохнул:

— Разумеется. Я также не считаю, что вы совершаете преступление, продолжая любить этого мужчину, миссис Марсел. Но вы обязаны смотреть фактам в лицо…

— Люблю или не люблю я своего бывшего мужа, это не ваше дело, лейтенант. И пока единственный факт, который налицо, состоит в том, что полиция недопустимо ленива. У вас есть два человека, которых искромсали ножом. И ни одного ножа.

— Нож обнаружится.

— Ну да, в моей квартире, конечно!

— У нас нет ордера на обыск вашей квартиры, миссис Марсел.

— А почему, собственно, он должен у вас быть? Я оставила двери открытыми для полиции, и они могли найти там все, что хотели.

— Вы не слишком доверяете полиции?

— У меня мало опыта в общении с ней. Но из того, что я вижу, можно сделать вывод, что некоторые полицейские проявляют непростительную близорукость.

— А с другой стороны, некоторые люди не проявляют близорукости, но отказываются видеть очевидное, — напомнил он.

— Зачем вы меня привезли сюда? Чтобы лишний раз помучить?

— Потому что вам нужно поесть.

— Это входит в ваши служебные обязанности: кормить бывших жен преступников, которых вы собираетесь арестовать?