Я приблизился к нескольким старинным зданиям норманнского времени, располагавшимся позади Вестминстер-холла, белый камень которых покрывал слой печной сажи. И вместо того, чтобы направиться, как обычно, в Палату прошений, открыл крепкую деревянную дверь в соседнем здании и по узкой лестнице поднялся к широкой арке. Над ней находилось резное изображение печати Сиротского суда: королевский герб, а под ним двое детей со свитком в руках, на котором был написан латинский девиз палаты: «Pupillis Orphanis et Viduis Adiutor». Помощник нуждающихся в опеке, сирот и вдов.

В просторном вестибюле было сумрачно, стоял привычный судебный запах пыли, старой бумаги и пота. С одной стороны прихожей находилось несколько дверей, в то время как с другой на длинной деревянной скамье сидело несколько человек, на лицах которых застыло напряженное и непроницаемое выражение. Все они были богато одеты. Присутствовала пара, уже перевалившая за тридцать, – мужчина в отменном дублете и женщина в шелковом платье и расшитом жемчугом капюшоне. Чуть поодаль сидел мальчуган лет десяти в атласном камзоле. Молодая женщина в темном платье с высоким воротником держала его за руку, споря с незнакомым мне барристером.

– Но каким образом они могут поступать подобным образом? – спросила она. – Это же бессмысленно!

– Как я уже говорил вам, миледи, – терпеливо отвечал ее собеседник, – здесь бессмысленно рассчитывать на здравый смысл.

– Простите меня, брат, – спросил я. – Не могли бы вы направить меня в кабинет клерка?

Коллега посмотрел на меня с любопытством:

– Дверь прямо за вашей спиной, брат. Вы – новичок в опеке?

– Да.

Он коснулся своей груди в области кошелька. Я кивнул. Ребенок уставился на нас с совершенно озадаченным видом, а я постучал в дверь клерка.

Внутри просторную комнату делил пополам деревянный прилавок. На противоположной стороне, под окном, в котором уже темнело небо, восседал за своим рабочим столом очень занятый на вид седовласый клерк в пыльном одеянии. Узколицый клерк помладше расставлял бумаги на полках, обрамлявших стены с пола до потолка. Ровный скрип пера стих, и старший клерк оторвался от письма и подошел ко мне. Морщинистое лицо его ничего не выражало, однако глаза смотрели проницательно и расчетливо. Коротко поклонившись, он опустил испачканные чернилами руки на прилавок и вопросительно посмотрел на меня, абсолютно точно не испытывая лишнего почтения перед моей сержантской шапочкой. Хотя клерки во всех судах обладали великой силой, с барристерами и сержантами они держались почтительно. Похоже, в Суде по делам опеки царило другое отношение.

– Да, сэр? – спросил меня этот старик нейтральным тоном.

Открыв свою папку, я выложил на прилавок повестку Майкла Кафхилла:

– Добрый день, мастер клерк. Я – сержант Шардлейк. Мне нужно ознакомиться с материалами по этому делу. Мастер Уорнер, атторней королевы, должен был написать об этом атторнею Сьюстеру.

Служащий посмотрел на повестку, а потом на меня уже с чуть более почтительным выражением:

– Да, сэр. Мне разрешили познакомить вас с записями. Однако мастер Сьюстер также сказал мне, сэр, что свидетельства, поддерживающие заявление истца, нужно внести в дело как можно быстрее.

– Я понимаю это. Вам сообщили, что вчинивший иск человек умер?

– Да. – Мой собеседник печально покрутил головой. – Истец умер, адвокат ознакомлен с делом за четыре дня до слушания, свидетельств нет, бумаг тоже. Сэр Вильям окажется в сложном положении на слушании. Следует соблюдать предписанные процедуры. Речь идет об интересах малых детей, понимаете ли.

– Я готов оценить любую помощь, которую вы можете предоставить мне. Надеюсь уже вскоре получить свежие показания. – Я запустил руку под мантию, к кошельку: – Мастер…

– Миллинг, сэр, Гервасий Миллинг, помощник клерка. – Старик неторопливо повернул руку ладонью вверх. Я посмотрел на его младшего коллегу, еще возившегося с бумагами.

– O, не обращайте на него внимания, – проговорил Миллинг. – Пять шиллингов новыми за просмотр всех бумаг по опеке. Или три в правильном серебре.

Я заморгал. Вся юридическая и правительственная машина смазывались взятками. Официальные лица получали деньги или ценные подарки от сторон, занятых в процессах, от торговцев, стремящихся заняться поставками для армии, просто от богатых людей, желавших купить монастырские земли. Впрочем, обыкновенно эти презенты не выставлялись напоказ и маскировались под видом подарков, сделанных из личного уважения. Те же, кто требовал слишком много и слишком часто, как, по слухам, сделал Рич в прошлом году, наживали неприятности на свою голову. Так что клерк, открыто требующий деньги у сержанта, представлял собой удивительное явление. Впрочем, напомнил я себе, это Суд по делам опеки. Я передал ему деньги. Младший клерк, как и прежде, возился со своими бумагами, не проявляя никакого интереса к этому явно рутинному делу.

Гервасий сделался более дружелюбным:

– Я внесу вас в реестр, сэр, и принесу бумаги. Однако, сэр, в ваших же собственных интересах замечу, что вы нуждаетесь в свидетелях, способных подкрепить обвинения мастера Кафхилла. Говорю это вам откровенно, как сказал и самому мастеру Кафхиллу, когда он явился сюда.

– Значит, Майкл Кафхилл видел вас, когда подавал прошение? – спросил я.

– Да. – Старик с любопытством посмотрел в мою сторону. – Вы были знакомы с ним?

– Нет. Я только вчера получил инструкции от его матери. Как он выглядел?

Миллинг на мгновение задумался:

– Он показался мне странным. Нетрудно было заметить, что ему не приходилось бывать в суде. Он только сказал, что с юным подопечным творят ужасные вещи и что он хочет, чтобы дело как можно быстрее представили сэру Вильяму. – Служащий оперся локтями о стол. – Он показался мне возбужденным, рассеянным. Я даже подумал, что он малость не в себе, но потом понял, что нет, он просто… – Старик задумался, подбирая слово, – вне себя от ярости.

– Да, – согласился я. – Похоже на то.

Гервасий повернулся к своему помощнику и потребовал:

– Документы, Алабастер.

Оказалось, что на самом деле молодой человек прислушивался к нашему разговору, ибо он немедленно зарылся в груду папок и вскоре выудил толстую, перевязанную красной лентой связку. Развязав ленту, Миллинг передал мне верхний документ. Это было исковое заявление, написанное точной рукой, и подпись внизу страницы была той же самой, что и на предсмертной записке. Я начал читать текст:

«Я, Майкл Джон Кафхилл, смиренно ходатайствую перед cим Достопочтенным Судом о произведении расследования опеки над Хью Кертисом, предоставленной Николасу Хоббею из Хойлендского приорства, в году 1539, вследствие чудовищных злодеяний, творимых по отношению к вышереченному Хью Кертису; и об отставлении упомянутого Николаса Хоббея от рекомой опеки».

Я посмотрел на Гервасия:

– Это вы помогали ему составить прошение?