– Правду говоришь, Сережа, надо крепко подумать о том, как выходить из тупика.

– Сам меня втянул, а теперь даже подумать не хочешь. И у тебя есть связи.

– Я думаю, очень напряженно думаю, – признался Викентий Федорович и закрыл лицо руками.

Комов смотрел на бледные руки, на два сверкающих перстня. Он уже понимал, Викентий Федорович Смехов в его бедах не повинен, нет смысла старику сдавать полковника ФСБ. И зря он к нему приехал, зря загрузил своими проблемами, напрасно поделился страхами и опасениями.

– Прости меня, Викентий Федорович, – судорожно глотая крепко заваренный чай, сказал Комов, – я просто не в себе. Это случилось так неожиданно, как обухом по голове, и в самый неподходящий момент. Не думал я, что на меня зайдут с такой стороны.

– А надо было думать, дорогой ты мой. Я за пару дней наведу справки по своим каналам, мальчишек прижму; может, кто-то из них тебя сдал.

– Адреса мальчишек, – сказал Комов веско и жестко, – адреса давай.

– Сейчас. Ты все будешь знать, – Смехов потянулся к телефонной трубке, наморщил лоб. Его губы шевелились, произнося цифры, но пальцы на телефонной трубке оставались неподвижными. – Может, не надо сейчас, Сережа, давай подождем до завтра?

– Адреса! – исподлобья глядя на своего бывшего учителя гомика-педофила Смехова, повторил полковник ФСБ. – Ну же, быстрее, Викентий!

Викентий Федорович бросился к книжному шкафу, вытащил томик в коричневой кожаной обложке и, послюнив палец, принялся листать страницы.

– Записывай, Сереженька.

– Я и так запомню.

– Это номер телефона и адрес Андрюши Малышева, ты же на нем попался?

– На нем, – сказал Комов.

Полковник схватил со стола блокнот и дорогую ручку с вечным пером, вырвал листок и, не доверяя памяти, записал адрес мелкими бисерными цифрами и такими же аккуратными буквами.

– Я только не знаю, здесь он или его кто увел.

– Как это не знаешь? Твои мальчишки, знать должен.

– Хороший ты мой, завтра я наведу справки и буду знать, с кем, кроме тебя, был мальчишка. Завтра я тебя найду и сообщу. Сам его не ищи, засветишься.

– Хорошо, – произнес Комов и, резко оттолкнувшись от подлокотников кресла, вскочил на ноги. – Завтра к вечеру я должен знать, где мальчишка сейчас, с кем он был до меня и после. Ты понял, Смехов?

Когда Викентий Федорович услышал, каким тоном Сергей Комов произнес его фамилию, ему тотчас же стало не по себе, желтый шелковый халат прилип к спине, а руки похолодели.

«Наверное, таким же тоном полковник Комов разговаривает с задержанными на Лубянке или в следственном изоляторе ФСБ».

– Господи, спаси и сохрани, – прошептал Смехов, прижимаясь спиной к стеклу аквариума. Он стоял и, часто мигая, глядел на Комова.

Полковник выглядел скверно. Всегда ухоженный, причесанный, аккуратный, спокойный и подтянутый, теперь он выглядел побитым и потрепанным. Волосы прилипли ко лбу, галстук сбился на сторону, верхняя пуговица на рубашке вырвана с мясом.

– Главное, не волнуйся, Сергей. Все образуется. Мы люди неглупые, разберемся в ситуации, сориентируемся. И, если будет надо, меры примем.

– Какие к черту меры! – вспомнив о порванной записке, бормотал Комов, как сомнамбула направляясь к двери.

– Может, у меня заночуешь, Сережа? В таком виде тебе лучше не садиться за руль.

– К черту! – сказал Комов. – Ты должен найти мальчишку, ты должен все у него узнать. А я займусь другими вопросами.

– Сделаю, что могу.

– Сделаешь даже то, чего не можешь, иначе нам обоим конец.

Когда Комов покинул квартиру Викентия Федоровича Смехова, тот почувствовал облегчение. Подобное чувство испытывает врач, когда его кабинет покидает сумасшедший. Ему даже захотелось перекреститься.

«Как он испугался! А что ж, он думал, все ему с рук сойдет? Но придется его спасать, иначе сдаст. Он еще мальчишкой был гадким, а каков человек в детстве, таким он остается и в зрелые годы. Так что сдаст, сомнений нет».

Комов ехал медленно и осторожно, словно в машине стоял сосуд, доверху налитый бесценной влагой, и он, Сергей Комов, должен был довезти его до собственного дома, не расплескав ни капли. Пальцы рук так крепко сжимали баранку, что суставы стали белыми, словно их выпачкали мелом. Комов смотрел на огни встречных автомобилей, на светящиеся фонари. Его мысли остановились, мозг будто замерз. Полковник вел автомобиль на автопилоте.

Въехав во двор, он припарковал машину, поправил ворот рубахи, затянул узел галстука, выбрался, захлопнул дверь, проверил сигнализацию и спокойно пошел к подъезду. Он посмотрел на свой почтовый ящик, на сломанный замок, болтающийся на одной заклепке. Хихикнул, словно издевался над судьбой, постигшей почтовый ящик, передернул плечами.

«Проснуться бы завтра и ничего не помнить о том, что случилось вечером и ночью. Даже нет, лучше по-другому, пусть вечер исчезнет вообще, а не только из памяти. Не было кассеты, не было телефонного разговора, не было письма – ничего не было. Что значит один день – пылинка в моей судьбе!»

Когда он открывал дверь квартиры, то услышал телефонный звонок. Вбежал, успел снять трубку.

– Слушаю, – устало произнес он.

– Сереженька, что случилось? – едва не вопила жена. – Куда ты пропал?

– Ничего не случилось. Как вы, как дочь?

– У нас все хорошо, – ответила жена. – Скажи, пожалуйста, ты поужинал? В холодильнике салат…

– Спасибо, я видел.

– Ты чего-то недоговариваешь, у тебя неприятности?

– Нет, теперь у меня все хорошо, – глухим отстраненным голосом произнес Комов.

– Ты меня обманываешь.

– Нет, не обманываю, у меня все хорошо, и я хочу спать. Я очень устал.

– Ложись, спокойной ночи.

– И вам спокойной ночи. Вы и завтра будете на даче?

Жена не сразу сообразила, какой ответ устроит мужа, боялась ошибиться.

– Да, мы остаемся, – наконец сказала она.

– Вот и хорошо, – Комов отключил телефон.

Уйму времени истратил Глеб Сиверов на изучение четырех тетрадей, взятых из квартиры академика Смоленского. Он читал и удивлялся: подобной педантичности Глеб никогда прежде не встречал. Каждый шаг, каждый разговор, каждую мысль академик записывал тщательно и самым подробным образом: с кем и где встретился, что видел, какое впечатление осталось от разговора.

"…академик С, говорит сбивчиво и путано, он уже в маразме. Разговаривал с ним минут десять, он уже ни на что не способен…

…доктор наук Б. В, умница, светлая голова, напоминает меня в молодости. Ничего, скоро и с ним произойдет то, что со мной. Он одумается. Наталкивать и подсказывать нет смысла, человек сам должен прийти к этой мысли…