Джейн не могла время от времени не вспоминать слов Эммы: «Ты живешь в трех маленьких комнатках, где с трудом можно ходить, твоя бабушка очень стара, а тетя Хетти все время болтает — как ты это выносишь?»

Она очень любила Хайбери и всегда будет любить, но только теперь она с тоской поняла, что деревня не может дать ей все, в чем она нуждается. Пусть это можно было посчитать неблагодарностью, но ей временами хотелось, чтобы Кэмпбеллы никогда не забирали ее из дома, чтобы она узнала разницу жизни у них и у бабушки.

Не могла она и не вспоминать разговор с полковником Кэмпбеллом, когда тот упомянул о том, что их с Рейчел ждет разное будущее.

«Твои друзья выбрали для тебя не слишком неприятную, но трудную профессию учительницы… Однако у Рейчел все будет иначе: она должна научиться нравиться мужчинам».

«Почему, — думала Джейн, — из-за того, что мы родились девочками, перед нами только эти две дороги? Мальчики могут выбрать армию, флот, церковь, право, медицину или политику; они могут писать романы, стать художниками или музыкантами; но девочки почему-то могут стать только женами или учить детей, для них доступно только это будущее. Или они остаются старыми девами, как тетя Хетти; а что станет с тетей Хетти, когда умрет бабушка? О ее будущем даже думать не хочется. Я только надеюсь, что к этому времени стану гувернанткой в какой-нибудь знатной семье и смогу отдавать ей часть своего заработка». Она подумала о мисс Тейлор у Вудхаусов, мисс Уинстэбл у Кэмпбеллов. Мисс Тейлор жилось хорошо, к ней относились как к члену семьи; однако нельзя было не заметить, что Кэмпбеллы не уважали мисс Уинстэбл и уж тем более не считали ее ровней. «Что в общем-то справедливо, — думала Джейн, — поскольку эта женщина глупа, она умеет только вышивать и плести красивые корзиночки, а во всем остальном всего лишь злобная сплетница. Но с другой стороны, разве у нее был шанс научиться чему-нибудь большему? Всю свою жизнь она провела рядом с чужими детьми, возможно, испорченными, капризными, избалованными детьми. Неужели я стану такой же через тридцать лет?»

От одной этой достаточно неприятной мысли Джейн погрузилась в глубокую депрессию.

«Но опять-таки, разве судьба, ожидающая Рейчел, лучше? Она должна научиться нравиться мужчине. Но какому мужчине? Умному, опытному, доброму мужчине вроде мистера Найтли? Или раздражительному, неблагоразумному и вспыльчивому мужчине вроде полковника Кэмпбелла? И как может бедняжка Рейчел нравиться, если она бледнеет и заикается или у нее начинается сильнейшее носовое кровотечение при одной только мысли и разговоре с одним из мужчин — со своим отцом!»

«У нас произошла совершеннейшая неожиданность, моя дражайшая Дженни, — написала Рейчел после того, как Джейн провела в Хайбери пару недель. — К нам приехала жить бабушка Фицрой. Ни папа, ни мама не знали, что у нее имеются такие намерения; насколько нам всем было известно, она очень хорошо устроена в Бате. Но она, кажется, сделала какие-то неудачные инвестиции (или что-то еще, чего я до конца не понимаю). Как бы то ни было, она прибыла к нам три дня назад с целой кучей сундуков и картонок, пронзительно орущим попугаем в клетке и горничной-француженкой Флери и сразу умудрилась перевернуть в доме все с ног на голову. Диксонам пришлось сократить свой визит, о чем я очень сожалею, потому что нашла общий язык с Мэттом и Сэмом. Их странный английский язык, который не раз заставлял меня смеяться, начал исправляться, и мы вместе разучили несколько ирландских баллад, потому что у обоих мальчиков прекрасные голоса и они любят музыку. Но даже если бы в доме было достаточно места, они ни за что не остались бы здесь с бабушкой Фицрой. К моему большому разочарованию, они пока перебрались к друзьям в Честер, а потом вернутся в Ирландию. А мне так хотелось, чтобы ты с ними познакомилась.

Кроме того, боюсь, ты, когда вернешься, найдешь наш дом совсем не таким комфортным, как прежде. Скоро увидишь, почему я так думаю. Но я всегда буду твоим самым преданным другом. В этом можешь не сомневаться. Надеюсь, ты скоро вернешься. Обнимаю тебя…»

И действительно, вскоре после этого Кэмпбеллы приняли любезное предложение мистера Уэстона, который ехал в Хайбери с грузом мебели для нового дома и собирался возвращаться в Лондон налегке.

— Я могу взять тебя, могу не брать, — усмехнувшись, сказал он Джейн. — Но полковник Кэмпбелл согласен, и мы с тобой вполне могли бы приятно поболтать в пути.

Что они и сделали. Мистер Уэстон был веселым словоохотливым человеком и с удовольствием разговорился относительно помолвки Изабеллы Вудхаус с Джоном Найтли.

— Мистер Вудхаус говорит, что им надо подождать не меньше четырех лет до свадьбы. Но мисс Тейлор, очаровательная женщина, благоразумная и проницательная, думает, что постепенно он сократит срок до трех лет. В конце концов, бедному Джону Найтли уже двадцать семь, к свадьбе ему исполнится тридцать один. Мужчина должен жениться молодым, я так считаю.

Они поговорили о новой ученице миссис Годдард.

— Очень милая малышка; никто не знает, откуда она и из какой семьи; девицы Кокс считают, что здесь кроется что-то романтическое и что она, должно быть, принцесса инкогнито.

И конечно же, они много говорили о сыне мистера Уэстона Фрэнке — о нем счастливый отец мог рассказывать бесконечно.

— Он такой красивый, веселый мальчик и совершенно неиспорченный, хотя жизнь рядом с такой вздорной особой, как миссис Черчилль, может испортить кого угодно. Иногда опекуны с ним в высшей степени либеральны, позволяют абсолютно все, что он попросит; а иногда миссис Черчилль превращается в настоящего тирана и не позволяет ему даже встречаться с его другом Томасом Брейтуэйтом или уходить из дома больше чем на полчаса. Она человек настроения, и никогда не знаешь, что ей придет в голову в следующий момент.

— Да, миссис Кэмпбелл говорила то же самое, — согласилась Джейн. — Наверное, очень тяжело жить с таким неблагоразумным человеком.

— Да, но говорят, что у миссис Черчилль плохое здоровье и она нередко испытывает сильные боли, так что по крайней мере частично ее плохой характер объясняется этим.

То же самое, думала Джейн, можно сказать о полковнике, который после ранения в голову часто испытывает сильные боли. А поскольку он к тому же хромает и плохо слышит, остается лишь удивляться, как он уживается с тещей.

Миссис Фицрой была из семьи Деспенсер, о чем она, не теряя времени, сообщала каждому новому знакомому, которого считала достойным такой чести; один из ее предков был вершителем правосудия при дворе Плантагенета, а другой — графом Уинчестером, казненным в 1322 году королевой Изабеллой. «Не сомневаюсь, у нее были на то причины», — обычно бормотал себе под нос полковник Кэмпбелл, когда ему доводилось слышать очередной исторический экскурс тещи. Брак с генералом Фицроем стал бесспорным мезальянсом для Амелии Деспенсер, но очень уж привлекательными показались ей имеющиеся у генерала пять тысяч годового дохода, поскольку к тому времени Деспенсеры уже были на грани разорения. Ряд неудачных финансовых решений, принятых еще при жизни генерала, снизили его доходы, и после его смерти, случившейся пятью годами раньше, вдова, сохранившая глупо расточительные и экстравагантные привычки, настолько серьезно уменьшила оставшийся капитал, что была вынуждена отдаться на милость зятя. Полковник Кэмпбелл, человек большой честности и высоких принципов, не пытался уклониться от обязательств по отношению к матери жены, но при этом сказал Сесилии: