Вместо того чтобы оставаться в Нарецке и каким-то образом ставить наблюдение, просчитывать, отслеживать, кроить, наконец, — я отправилась в лагерь еще ни о чем не подозревающих «археологов». Что-то внутри меня беспрерывно толкало на такой шаг. Чисто звериное чутье, чутье, позволяющее распознавать то, что недоступно никакой логике. Мистер Шерлок Холмс меня за такие слова снисходительно пожурил бы. Родион Потапович, доморощенная курчавая ипостась великого англичанина, тоже в долгу не остался бы. Только что мне их упреки, если это пресловутое чутье много раз выводило меня к правильному ответу, в то время как хваленая логика моего босса пасовала перед загадками, которые громоздила перед нами самая простая повседневность.

После завтрака, который по времени вполне мог сойти за ранний обед, мы с Аней и увязавшимся за нами Штыком направились туда, где жил Егерь. Эта фигура неумолимо притягивала меня. Именно в его домике нашли трубку Родиона и прядь его же волос — в луже крови. Правда, Егеря тогда не было дома, но мало ли какие могут быть у него соображения!

Единственным, кто постоянно сбивал меня с мысли и отвлекал от общения с Аней, был Онуфрий Штык. Эта помятая особа путалась под ногами, приставала с идиотскими вопросами и даже пыталась травить анекдоты, но в этом смысле ему было далеко до поварихи Наташи Касторовой и уж тем более до моего случайного вчерашнего попутчика Семы Моисеенко.

Пришлось прикрикнуть на него и мне, и Ане Кудрявцевой, однако же он не отвязался, просто слегка приотстал, метра этак на четыре, шел, заплетаясь в собственных длиннейших и несообразных нижних конечностях, потягивал из фляжки и бормотал себе под нос какую-то кошмарную чушь. Слава богу, мы не вникали в ее смысл.

Егерь жил приблизительно в двух километрах от лагеря, на берегу Южного Буга. То есть не совсем на берегу, но до реки было рукой подать. Жил он в скромном двухэтажном домике, несколько обособленном от местного поселения даже не деревенского, а временно-дачного типа. Домик был добротный, кирпичный, с черепичной даже крышей. Участок при доме был засажен разнообразными овощами: капустой, помидорами, перцем, а также зеленью и клубникой. В садике росли вишни и яблони.

Аня отворила калитку и стремительно пошла по посыпанной песком дорожке по направлению к дому. Ее лицо было решительно и мрачно. Я направилась вслед за ней, а вот Штык не решился войти и остался переминаться за оградой. Впрочем, он нашел себе занятие немедленно: обнаружил пустую банку из-под пива и стал гонять ее, изображая, как не преминул бы заметить мой пропавший босс, супернападающего сборной Украины Андрея Шевченко.

Егеря не оказалось дома. Впрочем, дверь не была заперта, и мы проследовали по комнатам, ища и окликая хозяина. Никто не отозвался. Аня уселась на старенький скрипучий диванчик и сказала:

— Дождемся. Он нигде долго обычно не ходит. Еще ни разу не было, чтобы приходилось ждать его больше получаса.

— А что, это у него обычно — дом не запирать?

— А от кого запирать-то? Местные ничего не возьмут, а кому надо, тот и так влезет. Замочек-то хлипкий. К тому же тут и брать-то особенно нечего.

— Это верно, — отозвалась я, окидывая взглядом нехитрое убранство дома.

— Кстати, Маша, — после удушливой паузы произнесла Кудрявцева, — вот в этой комнате-то, в которой мы сейчас находимся, я и нашла трубку и локон Родиона. В луже кровищи.

Я напряглась. Патриархальная комнатка, где пахло холостяцким жильем и немного нафталином, сразу показалась мне зловещей. Именно здесь разворачивались события, которые, быть может, являются ключевыми к тому, что происходило, происходит и, возможно, будет происходить с нами. Впрочем, я не успела сосредоточиться на этих мыслях своих, потому что послышались шаги, и вошел тот, кого мы ждали. Хозяин дома. Сразу он нас не заметил, покашливая, принялся снимать обувь. Аня сидела выпрямившись и молчала, как окаменевшая, мне же стало неловко, что немолодой человек, к тому же хозяин, разувается, а мы вошли прямо так, в туфлях, и расселись, как у себя дома.

Впрочем, неловкость моя не была долгой. Егерь вошел в комнату и только тут обнаружил, что у него две гостьи. Он всплеснул руками и проговорил:

— Боже, какая встреча! Ну как же я мог ошибиться! Я уже и подумал, когда шел к дому, что меня ждет приятная неожиданность. Ну еще бы! Женская ножка не так часто ступает на дорожку, ведущую к моему скромному уединенному обиталищу, а вы, вы там наследили знатно! — Он погрозил Ане узловатым пальцем, а потом его взгляд перекинулся на меня, и у меня отчего-то перехватило дыхание. Егерь смотрел на меня умными, ясными, насмешливыми темными глазами, его большой рот улыбался, и я не могла не узнать его. Хозяин ухмыльнулся и сказал:

— Недаром говорила моя тетушка Рива: сиди за завтраком спокойно, не ерзай, под, не роняй вилки, а то бабы придут. Вы, конечно, не бабы, но ведь и я не под, верно?

Егерем оказался не кто иной, как мой недавний беспокойный попутчик Сема Моисеенко.

—»— Егерь, ты опять со своими шуточками, — сказала Аня. — А ведь мне совсем, совсем не смешно.

— Да мне уже пятьдесят лет не смешно, Анечка, а я все-таки стараюсь, — отозвался Сема. — Клюю, клюю помаленьку, а все жив. Как говорил ребе Менахем с Молдаванки: «Посмотрите на воробью, которое само добывает себе пище! И таки из неплохого источника!» Ну, с чем пожаловали? Особенно вы, Маша. Аню-то я давно знаю, несколько годков уже. А вот вы, прямо скажем, удивили.

— Егерь, — проговорила Аня, — Колю убили.

Моисеенко как будто и не удивился. Он поднял на нас свои умные глаза, и только сейчас я увидела, какие у него тяжелые набрякшие веки, какая глубокая морщина залегла на переносице, как непросто сомкнулись серые губы, верхняя тонкая и нижняя чуть выпяченная, потолще. Сема сказал, как будто ничуть и не удивившись:

— Вот, значит, как. Не везет нам. Сначала Родик пропал, теперь вот Коля погиб. Убили? Как?

Аня хотела говорить, но в горле ее разорвался сухой комок, придавив первые готовые вырваться слова. Она застыла, да так и сидела, как до того в ожидании Егеря — прямая, натянутая, как струна, с сухими глазами и адом в глазах. Я поняла, что говорить придется преимущественно мне. Впрочем, это устраивало меня как нельзя больше. Я промолвила:

— Вы позволите называть вас, как в электричке?

— Да за ради бога! Можете и дальше называть меня Семой. Да хоть Гиви или Анзором, только к делу! — На этот раз Егерь был абсолютно серьезен, только в глубине глаз плясало что-то отдаленно напоминающее сарказм.

— Хорошо, — сказала я. — Словом, Сема, я имею прямое отношение к этим событиям. Родион — это мой босс, он вызвал меня сюда через Аню. Я приехала уже после того, как он исчез, впрочем, это оговаривалось сразу же в телефонном разговоре.

— Вот как.

— Да. Мне сказали, что в вашем доме были обнаружены следы борьбы, лужа крови на полу, а в ней — трубка Родиона и прядь его волос, которую, верно, вырвали в борьбе.