Зачем? А ни зачем. Просто так. Убивали и убивали.

Нравилось.

Сообщника тут же арестовали, а вслед за ним еще двоих: Турова и Коржова. Те тоже убивали. Все вместе и по отдельности.

И все четверо — психически неполноценные. Не сумасшедшие, чтобы вовсе уж не отвечать за свои поступки, но все же не вполне нормальные.

Значит, такая четверка кандидатов в убийцы: В. Шабуров, Ю. Каленик, Л. Туров, Л. Коржов. Все четверо живут в Первомайском районе города Ростова, том самом, где находится парк Авиаторов. Все учились в одном и том же доме-интернате для умственно отсталых детей и, закончив учебу, стен заведения не покинули. Куда, скажите на милость, им деваться, не вполне психически здоровым, без родных и близких, без собственного дома? Остались жить, как пишется в официальных бумагах, на обеспечении школы-интерната.

Так и жили, уже взрослые, при детском доме. Что тут поделаешь, что возьмешь с Богом обиженных? Дурачков на Руси всегда жалели.

Слово «дурак» в нашем богатом оттенками языке многозначно. Оно бывает бранным или, по меньшей мере, презрительным, но бывает и ласковым, почти нежным — вспомним хотя бы сказочного Иванушку, который глуповат и недотепист только с виду, а на самом деле умнее и хитрее всех прочих. «Дурачок ты мой», — вполне может сказать любящая мать, гладя по головке несмышленое еще, но, конечно же, любимое дитя. Самое жесткое из значений — психически больной, сумасшедший. Пациент соответствующей лечебницы или диспансера, ученик специальной школы, воспитанник особого интерната. Да и народное название психиатрической больницы — психушка либо дурдом — отсюда же. Наш филолог, между прочим, тоже побывал на обследовании в таком заведении, а точнее — в главном дурдоме страны, официально называемом так: Всесоюзный научно-исследовательский институт общей и судебной психиатрии имени профессора В. П. Сербского. Там многие побывали — и крутые уголовники, и правозащитники; при всей печальной своей известности, скорее политической, нежели медицинской, институт этот в научном мире все же пользуется авторитетом, и считается, что оценки его экспертов — сегодня, во всяком случае, — политической окраски не носят.

Ростовских дурачков, взятых по «Лесополосе», в Москву отправлять было незачем. С ними и на месте все было понятно.

С этого момента, с ареста четверки, начинается полный своеобразия двухлетний этап расследования. Следователи, и в Москве, и в Ростове, называют его — без насмешки и без всяких кавычек — делом дураков.

Мы так и не поняли до конца, кого они имеют в виду — подследственных или тех, кто больше двух лет держал их за решеткой, пытаясь навешать на них всех собак.

Всего четыре дня прошло после задержания, а Кале-ник признался уже в семи убийствах. Оказывается, у него были еще сообщники. В следственную тюрьму один за другим попадают Тяпкин, Пономарев, Величко. Все из того же первомайского интерната. Идет по городу молва о банде сумасшедших маньяков, обрастает подробностями, становится почти истиной. Хотя в следственных кругах от прямых ответов уклоняются. Уголовное дело пополняется все новыми материалами, далеко не все они безупречны. Многие, можно сказать, не выдерживают критики. Но областное руководство, вплоть до обкома КПСС, требует немедленных разоблачений: надо успокоить народ. Москва тоже проявляет нетерпение. Пора, давно пора заканчивать дело. Задержанные раскололись, «царица доказательств» — вот она, голубушка. Не совсем по-царски выглядит, хромает на обе ноги, однако наличествует и может быть при необходимости представлена суду.

Дураки легко кололись, охотно подписывали чистосердечные признания, но как-то странно. Непоследовательно. Сегодня признается, назавтра откажется. А если не откажется, то все перепутает. Один раз забудет место убийства. Другой раз скажет про внешность жертвы что-то совсем уж несусветное. Потом ошибется в возрасте или в одежде.

Ну и что с того? Они же дураки! То есть, простите, умственно отсталые. Могут и напугать.

Их непоследовательность то и дело заводила уголовный розыск в тупик. Каленика спрашивают: такую-то убил? Да, убил. Где, когда, при каких обстоятельствах? Тогда-то, труп ищите там-то. Проверяют — все совпадает, все обстоятельства соответствуют, кроме самой малой малости: в день и час убийства смиренно кающийся убийца сидел в тюремной камере под неусыпным надзором тюремных служащих. Они его на часок в лес отпустили, что ли?

Без связи с потусторонними силами такого не может случиться. Однако советские следователи того периода были все как один материалисты. Ничего оккультного и потустороннего допустить не могли.

Дураков допрашивали, вывозили на места происшествий.

А убийства продолжались.

В сентябре 1983 года — неизвестная женщина, найдена в лесополосе на окраине Новошахтинска. В октябре — Вера Шевкун, лесопосадки у хлопчатобумажного комбината в Шахтах. В декабре — Сережа Марков, у пригородной платформы Персиановка, свыше семидесяти прижизненных и посмертных ножевых ранений.

Дураки тем временем сидели в следственной тюрьме.

Отстаивая и творчески развивая версию, уголовный розыск пришел к заключению, что банда психически больных маньяков обезврежена еще не полностью. То есть часть банды уже за решеткой, а остальные, желая снять подозрение со своих товарищей, продолжают черные дела.

Сами умыслили или кто-то им подсказал? Сами-то вряд ли. Дураки же.

По делу Шевкун и Маркова арестовали умственно отсталых, дебильных М. Тяпкина и А. Пономарева. Оба однокашники Каленика. Убивали? А как же! Ножом? А чем же!

И снова пошли чистосердечные признания.

Но теперь-то, надо надеяться, банда убийц уже обезврежена? Как бы не так! Безумных маньяков в городе Ростове гораздо больше, чем может предположить психиатрическая наука.

Десятого января 1984 года в парке Авиаторов найден изуродованный труп Натальи Шалопининой — той самой девушки, которая год назад провожала на автовокзал свою подругу Ольгу Куприну, вскоре убитую при невыясненных обстоятельствах.

Двадцать второго февраля в том же парке — труп Марты Рябенко, с отсеченными сосками и вырезанной маткой.

Двадцать шестого февраля опять же в парке Авиаторов берут на месте преступления инвалида с детства, умственно отсталого И. Бескорсого. Вернее, на месте неуклюжей попытки совершить преступление — изнасиловать женщину. Куда ему, инвалиду…

Несколько дней допросов — и Бескорсый берет на себя изнасилования и убийства Шалопининой и Рябенко. Смог, сумел. Вышло. Изнасиловал и убил.

Банды маньяков прибыло. Не интернат для умственно отсталых детей, а прямо вертеп какой-то. Рассадник преступности.

Дело продолжает разбухать. В одно производство объединено уже 23 убийства — это на октябрь восемьдесят четвертого года. Дураки сидят в камерах.

В одном только восемьдесят четвертом году — одиннадцать убийств. Потом окажется, что их пятнадцать. Это был пик деятельности филолога, время разгула его страстей. До этой отметки больше ему никогда не подняться.