Конфуций с учениками. Гравюра на дереве

Нетерпимое отношение Конфуция к покровительству, интригам, уклончивым и пустым речам не могло способствовать карьерному росту. То, что он был скромным и даже молчаливым, становится ясно из его отношения к красноречию: «У людей с красивыми словами и притворными манерами мало человеколюбия», — говорил он. И если Конфуций переживал из-за низкого происхождения, в то же время он не мог не осознавать своего интеллектуального превосходства над теми, кто лишь по праву рождения имел более высокий ранг. Но начальникам он, вероятно, казался чопорным, педантичным и излишне придирчивым человеком, что вряд ли могло помочь добиться всеобщего признания тому, кто лишен привилегий.

Он женился и имел по меньшей мере одного ребенка — сына, о котором известно лишь то, что Конфуций считал его большим разочарованием; а его жена — просто факт, закрепленный в молчании эпох. Таким образом, семья вряд ли могла служить ему утешением за годы безвестности, скорее, наоборот, заставляла его больше времени посвящать учебе. Учился он, продолжая сочувствовать угнетенным, испытывающим лишения народным массам, учился не ради учения, а как человек, который может изучать плуг, чтобы затем с его помощью вспахивать почву. «Учиться, — однажды сказал он, — а затем, когда представится возможность, применять изученное на практике — разве это не приятно?»

Большую часть своей жизни Конфуций не имел возможности испытать подобное удовлетворение, но продолжал стремиться к цели с неиссякаемым оптимизмом, сухим юмором, нередко приводившим в замешательство серьезных комментаторов его трудов, и готовностью дружить с каждым. Когда Конфуций приблизился к своему тридцатилетию, вокруг него собралась группа молодых людей, большинство которых не отличались знатным происхождением и были моложе его, что, возможно, сделало Конфуция менее застенчивым и побудило поведать о тех умозаключениях, к которым он пришел. Начиная с этого времени, нам становится известно о развитии его идей. Они никогда не были систематизированы или даже записаны при жизни Конфуция, и их приходится искать в древней литературе — сборнике приписываемых ему бесед и высказываний «Лунь юй», составленном вторым поколением его учеников, трактате «Мэн-цзы», появившемся в следующем веке, истории княжества Лу в период его жизни; более поздние работы сделали легенду еще более запутанной.

Друзья были очарованы силой и эрудицией его ума, притягательностью его мягкого и в то же время твердого характера. Они называли его своим Учителем. Это слово, как и предпринятые в последующие эпохи попытки обожествить Конфуция, создают ложное представление о человеке, который верил в то, что удовольствия играют важную роль в жизни уравновешенной личности и уравновешенного общества — каковое он ставил превыше всего. Он любил такие развлечения, как рыбалка и стрельба из лука, наслаждался музыкой, с удовольствием присоединялся к неформальным песнопениям; и его встречи с друзьями проходили в веселой, приподнятой атмосфере, которая не мешала вести искренние беседы.

Но это были тяжелые времена. Из большого южного княжества У дошли слухи о судьбе правителя. Получив приглашение на пир от амбициозного родственника, князь проявил осторожность и расставил солдат на всем пути от своего дворца до пиршественного зала. Перед входом в зал всех разносивших блюда слуг раздевали донага и меняли на них одежду, после чего они на коленях вползали внутрь. Но один из слуг спрятал кинжал в рыбе, которую должен был подать на стол, и вонзил заготовленное оружие в князя, даже несмотря на то, что в тот же самый миг, как записал хронист, «два меча встретили его грудь». Когда Конфуцию исполнилось тридцать четыре года, в его родном княжестве Лу номинальный правитель попытался восстановить свою власть, атаковав главу клана Цзи, но «Три семьи» сомкнули ряды и отправили претендента в изгнание. После этого они возобновили свои бесконечные интриги, вызванные завистью к клану Цзи, хватаясь за любой удобный предлог, от азартных игр до женщин. Народные массы были вынуждены трудиться еще более усердно, чтобы обеспечить экстравагантной роскошью правителей, чьи администрации служили инструментами обмана, насилия и коррупции.

Эти и подобные им события укрепили уверенность Конфуция в тех убеждениях, которые он предлагал на обсуждение своим молодым друзьям. В системе, настаивал он, существует фундаментальный изъян: она действует для блага тех, кто управляет. Отсюда безжалостная борьба за власть и издевательства над народом. Если вместо этого систему переориентировать на благо управляемых, если, более того, на руководящие посты назначить самых добродетельных людей независимо от их происхождения и, наконец, если врожденные добродетели дополнить обучением навыкам управления, то государство будет процветать, народ начнет стойко переносить трудности, поскольку будет разделять его удачи, с готовностью поддерживать, заселять без завоевания, в результате чего войнам и несправедливостям будет положен конец. Он верил в то, что для социальных улучшений требуются совместные усилия и что при справедливом обращении любой человек будет их поддерживать по самой своей природе. Западные идеи о первородном грехе и потребности человека в «искуплении», которое возможно только при божественном содействии, был и глубоко чужды мышлению Конфуция, поскольку он верил в то, что все люди рождаются потенциально добродетельными — то есть заботливыми, искренними, рассудительными и доброжелательными, — и разумно управляемое общество позволяет реализовать этот потенциал. Все зависит от качеств правителей.

Эти качества представляли собой этический стандарт высшего порядка. Идея Конфуция о том, что управление людьми должно осуществляться ради людей, помогла сформировать западную демократию; но, хотя он тоже считал, что правительство должно быть народным, в том смысле, что люди, занимающие руководящие посты, должны избираться из всего населения страны, его, вероятно, сильно озадачил бы наш метод выбора. Он бы спросил, каким образом избирательная урна способна определить самых добродетельных и подготовленных людей — одним словом, подходящих для управления страной. Главной потребностью он считал добродетельного правителя, который окружит себя добродетельными, способными министрами, которые, в свою очередь, отберут по тому же принципу — поскольку важным элементом добродетели является готовность распознать то же качество в других людях — подчиненных им государственных чиновников, и так далее, вплоть до самых нижних уровней власти. Предложенную им систему можно охарактеризовать как устойчивую меритократию, где упор сделан на характер индивидуума. На первое место Конфуций ставил идеи, а не правила, поскольку считал, что ничто не может освободить человека от обязанности думать и быть честным с собой.

В это же время начала распространяться вера в то, что в истории страны существовал золотой век, когда все правители были благородными, а их подданные — счастливыми. В результате появились такие культурные герои, как упоминавшийся ранее Желтый император. Многие цивилизации сохранили схожие, наполненные сожалениями предания о потерянном рае. Но хотя Конфуций признавал, что «верит в древность и любит ее», он не разделял веру в золотой век, пусть даже его идеи могли стимулировать ее распространение. Он верил в то, что китайский правящий класс утратил благородство, но в своих рассуждениях он никогда не заходил дальше эпохи лидеров чжоуского завоевания У-вана и его сына великого Чжоу-гуна. Особенно высоко Конфуций ценил последнего за то, что тот сформулировал концепцию Небесного мандата, а также рассуждал о необходимости соблюдения принципов гуманности и справедливости в управлении людьми.