Мы тащимся в сквер.

Бибо треплется с кем-то по имени Ван Гог. Это жирный бомж с оборванным правым ухом. Толстуха тем временем мочится, спрятавшись в кустах за нами. Я же молча сворачиваю самокрутку. Не то чтобы у меня отнялся дар речи, но я не особо болтлив с тех пор, как умерла моя сестричка.

– Я весь день звонил в 115! – дергается Ван Гог. – И все впустую! Они никогда не отвечают, эти педики! И в скорой помощи меня не примут, так мне и сказали. Что уж говорить, все достается только полякам! Не весело быть галлом, говорю тебе, Бибо. В приюте все то же самое: они берут только иностранцев. А я, что мне делать при таком раскладе? А? Так вот, я скажу тебе, что буду делать! Я подожду зиму и спущусь на перрон электрички. Ты находишь это нормальным, вот ты?

– Капец! – соглашается Бибо.

– Вот, мы с тобой одного мнения – это ненормально! И в то же время, когда надо помогать полякам, тут они молодцы! Лучше бы я тоже был поляком, говорю тебе. Так ведь, Бибо?

– Ага!

– Хочешь, что-то скажу? Там, в 115, одни мошенники! Они ведь евреи, поэтому выручают всех, кроме таких, как мы. Нужно быть поляком, чтобы спать по-человечески, ну или черным, или арабом. Они расисты, говорю тебе!

Толстуха возвращается к нам и усаживается на скамейку рядом с Ван Гогом. Я зажигаю свой косяк, делаю три затяжки и передаю его Бибо. У подножия бронзовой статуи группа молодых парней, ведущих себя как старшеклассники, пьют из одной бутылки. Один из них держит в руках гитару. Я отмечаю про себя, что если этот дурак начнет играть, то наверняка привлечет внимание полицейских.

– Эй, молдаване тут! – радостно восклицает Бибо, подняв руки, чтобы позвать двух белых мужиков с лысыми черепами. Один из них мускулист и высок, второй – с бородкой и похудее. Одновременно с ними приходит и панк, которого мы видели некоторое время назад, когда он заряжал свой телефон на станции «Автолиб».

Мой сплиф снова возвращается ко мне, и я добиваю его аж до свистка. Молдаване подходят пожать нам руки.

Толстуха предпочитает их отшить. Панк тоже здоровается с нами и наклоняется, чтобы поцеловать в щечку бабенку Бибо:

– Как твои дела, Толстуха, все хорошо?

– Нет! У меня болит живот…

Он присаживается рядом с ней, поглаживает ей спину и бедро – горячий, будто долго-долго просидел в тюряге. Бибо заводит разговор с двумя белыми:

– Ну что, молдаване? Что расскажете?

– Мы завтра ехать в Кишинёв!

Бибо поясняет мне, что площадь Нации – это место сбора всей молдавской общины в Панаме. Каждые выходные припаркованные вокруг этой площади грузовики с зарегистрированными в Молдавии номерами едут из Парижа в Кишинёв. Они набирают пассажиров за грошовую цену в сто евро – это дешевле, чем билет на самолет. Я записываю эту информацию себе на мобильник.

– Что вы будете там делать? – снова спрашивает у них Бибо.

– Видеть семья…

И вдруг, непонятно с какого перепуга, Ван Гог приходит в бешенство. Он встает, приближается к качку и хватает его за шею:

– Педик! Педик!

Молдаванин никак не реагирует. Его друг и Бибо кидаются к бездомному, чтобы заставить того отпустить мужика:

– Перестань, Ван Гог, он ведь ничего тебе не сделал!

Эта история напрашивается на веселенький конец – ситуация выходит из-под контроля! Панк тоже встает и очень близко подходит ко мне. И вдруг начинается драка. Ван Гог хило дает молдаванину по морде, а тот отвечает ему тремя ударами кулака. Толстуха визжит. Ван Гог падает на землю всей тяжестью своего веса – в нокауте и с разбитой рожей. Е-мое, какой ужас! Оба молдаванина исчезают из поля зрения, и тут я замечаю руку панка в кармане своей куртки. Этот козел пользуется ситуацией, чтобы обчистить меня. Черт его дери!

Я даю ему по морде и, сытый по горло, валю из сквера.

Глава 13. Безбар – Ла Пельша[31]

Полшестого утра. Я провел всю ночь дома, курил и допивал остатки из бутылок. Азад так и не пришел домой. Кажется, он должен был встретиться с какой-то телкой на GDL[32]. Я в одиночестве извожу себя, просматривая фотографии Дины на компьютере. Ту, где она танцует в «Махине» (раньше это заведение называлось Loco), ту, где она придуряется в «Мемфисе», ту, где она целуется с Элизой, и ту, где показывает мне средний палец.

Вот уже три недели, как она умерла, но я никогда не переварю это. Обычно не в моем стиле позволить чему-то сломить себя, но сейчас я все же увязаю в жалком состоянии. Меня снедают черные мысли.

Я вытаскиваю бутылку пива Kronenbourg из холодильника и открываю ее с помощью зажигалки.

Я должен вновь подняться по склону, не дать себе погрязнуть в наркотиках, не дать себе протухнуть. Дина ненавидела бесполезных типов, ей бы не понравилось, если бы она увидела меня в таком состоянии – с поникшей рожей, осунувшимися щеками и мешками под глазами.

Я медленно пью пиво из бутылки, снова отыскиваю свой джоинт в пепельнице. Путеводитель по подворотням потихоньку приобретает форму в моей голове. Каждый квартал, каждый район Панамы имеет свою изюминку, свою среду, свои делишки. Я думаю, что посвящу каждому району одну главу. Например, Глава 1 – Пигаль, бары с проститутками, клубы и секс-шопы. Жаль, что Дины больше нет рядом, чтобы помочь мне, но я всегда могу порасспрашивать Баккари, Драгана, девчонок из Nasty и владельца «Сексодрома». Глава 2 – бомжи, собирающие всякий хлам, молдаване и бродяги с площади Нации. Глава 3 – токсики Северного Парижа. Глава 4 – фашисты с левого берега. По этому вопросу завтра у меня встреча с моим приятелем Себом, а Азад пообещал скоро отвести меня в сквер Вильмен. Глава 5 – Маленький Кабул.

Оставив пиво на журнальном столике, я беру куртку и натягиваю ее. Мне нужно немного проветриться, погулять пешком по улицам XVIII округа, выпить кофе или чаю, посмотреть на людей. Я выхожу из квартиры и спускаюсь по подъездной лестнице, здороваюсь с соседями с пятого этажа – пакистанской семьей, недавно переехавшей в наш дом. Спустившись на первый этаж, я подбираю с пола шприц и выбрасываю в мусорную корзину в холле. Вот из-за такой тупости какой-нибудь ребенок когда-нибудь уколется и подхватит вирус.

Я выхожу из здания в тот момент, когда проезжают мусорщики, и