– Ну, не знаю, – сдержанно возразил Матвей, – хуже было бы, если б меня прихватило в тайге. Там только активированный уголь – и все. Выкручивайся как знаешь. Там я бы точно дуба дал.

– Ну вот, видишь, – поддакнул Витасик, – все к лучшему. А помнишь врачиху в поликлинике? По-моему, очень ничего. А? Если бы аппендицита не было, его бы стоило придумать, а, Моть!

– Только сунься к ней, – насупился Матвей и отнял у друга шкалик, – не посмотрю на многолетнюю дружбу. Кстати, я ее как-то встретил в подъезде, она кого-то навещала.

– Да? – живо заинтересовался Витасик. – Ну да, ну да, она же участковый врач. Когда, говоришь, у тебя отпуск заканчивается?

– Никогда, – прорычал Матвей.

– Как? Ты что, на север не едешь?

– Может, и не еду. – Матвей очень кстати вспомнил матушкино навязчивое желание женить его. Похоже, Шутихин прав – судьба ему послала кривую улыбку в виде аппендикса. Вот на докторше он бы женился, внезапно подумал Мотя.

Мысль показалась такой заманчивой, что Мотя крякнул.

К такой девушке на кривой козе не подъедешь, тут что-то надо изобрести. Что-то нестандартное.

Нестандартное в голову не приходило. Придется тупо брать осадой.

В течение месяца он, Матвей, как послеоперационный больной, должен будет наблюдаться у хирурга в районной поликлинике. Прежде он не выносил поликлиник со сворой больных стариков и истеричных климактерических дамочек, а теперь будет посещать эту юдоль скорби столько раз, сколько нужно, и даже чаще. Теперь он здоровья не пожалеет, пропишется в поликлинике, станет завсегдатаем, старожилом, легендой районного масштаба, стахановцем по сдаче анализов. Он пройдет полное обследование, посетит всех врачей, вплоть до этого… ну, который по гормонам… эндокринолога! А потом попадет к терапевту – за заключением. И вот тогда он будет не он, если не покорит сердце Любови: наверняка ей надоели разные доходяги.

– Витась, – вспомнил Матвей, – я собираюсь транспортное средство купить. Есть у тебя знакомый дилер?

– У каждого уважающего себя журналиста есть знакомый дилер, – высокомерно заявил Витасик. – Решил уже, какую тачку будешь брать?

Женская тема заглохла, не выдержав конкуренции.

Для начала Мотя, совесть которого была омыта кровью, сдержанно постучал по стене. Реакция, как и предполагалось, была нулевой. Хотя нет, не нулевой – обратной: занятие, как в отместку, закончилось на двадцать минут позже обычного. К уже известному репертуару прибавилась поэтическая песенка про гусей: «Мыли гуси лапки в луже у канавки».

Это было чересчур даже для непробиваемого конформиста Матвея Степуры.

Матвею Степуре, который ни на какие провокации не поддавался на севере, ни в каких дрязгах и межнациональных и межконфессиональных конфликтах не участвовал, держался, как государство Лихтенштейн во время войны с Германией, сейчас впервые в жизни захотелось лечь и умереть.

Ни умереть, ни заснуть не удалось – верный обещанию, явился Шутихин.

В кепке и майке под легким пиджаком с засученными рукавами он выглядел членом преступного синдиката Америки тридцатых годов. Ко всему в руке у Витасика обнаружилась не вяжущаяся с образом трость цвета махаон с набалдашником в виде головы пантеры.

Матвей с подозрением покосился на трость:

– Интересно, Аль Капоне носил только шляпу или иногда и кепку тоже?

Шутихин просиял:

– Да? Улавливаешь сходство? – В отличие от друга Витасик слыл человеком со вкусом.

– Улавливаю, – вздохнул Мотя.

Сам виноват, разболтал Витасику, что встретил в подъезде докторшу, – вот результат. Весь в надежде на случайную встречу, Витасик и выпендрился, изображает мафиозо.

Шутихин легко побоксировал Матвея в плечо, забыв разуться, проперся на кухню, угнездился на угловом диванчике, франтовато забросил ногу на ногу, и Матвей обратил внимание на носки – они были белыми. Это была серьезная заявка. Это означало, что провинциальный журналист Виталий Шутихин вышел на охоту. На кого? Уж не на ангела ли, по совместительству участкового терапевта?

– У тебя выпить есть? – Витасик прислонил трость к стене и потер руки.

Мотя с кислой миной промямлил:

– Откуда? Я из дому еще не выходил, а матушка не покупает мне спиртного.

– Эх. Что бы ты без меня делал? – Витасик стащил себя с дивана и прочапал в прихожую. Через минуту он триумфально водрузил на стол плоскую бутылку коньяка.

– Как думаешь, мне можно немного?

– Такой коньяк, друг мой Мотя, никому повредить не может.

– Доставай из холодильника, что найдешь, – скромно предложил Матвей.

В холодильнике по случаю нашлись: отварной говяжий язык (для поднятия гемоглобина), икра красная (для быстрейшего рассасывания послеоперационных рубцов), рагу из кабачков (для улучшения работы кишечника) и богатый выбор йогуртов – для тех же целей.

Друзья выпили, закусили, и Витась вспомнил о трости:

– Ценная вещица, дарю.

– Витася, ты ограбил антикварку?

– По-твоему, Шутихин идиот? Это из конфиската, – снизошел до объяснения Витася, лакомясь икоркой, – ОБЭП бомбанул подпольный интернет-магазин. Мне кореш презентовал две. Одну я, как настоящий друг, дарю тебе. Недешевая штука, между прочим.

– Вижу. – Мотя взвесил на руке элегантную вещицу, обхватил пальцами голову пантеры – рука легла как влитая.

– По-твоему, я инвалид?

– Она ж декоративная, тундра ты незаасфальтированная, – необидно обозвал друга Витасик.

– Признайся, у тебя поэтому нет проблем с девочками?

– Не завидуй. Что мое, то мое. Зато у тебя деньги водятся, а у меня карманы пустые и за душой ни гроша.

– На что намекаешь? – усмехнулся Матвей. – На то, что все сразу нельзя?

– Все сразу нельзя. Все сразу больно жирно. Что ж получится? Одному все, а другому – ничего?

– Почему это? – Матвей был щедрым от природы. – Разве нельзя, чтоб у всех водились и девушки и деньги?

– Нельзя нарушать баланс в природе. Кстати, – вспомнил Витасик, сооружая новый бутерброд, теперь уже с языком, – ты не передумал покупать тачку?

– Наоборот. Как раз сейчас самое время.

– Тогда наливай.

Друзья снова выпили. Отведав языка, Витасик поставил Матвея перед фактом:

– Я договорился о встрече.

– Ну, не знаю, – Матвей не уследил за ходом мысли друга, – мне кажется, я еще не в форме.

– Ну ты даешь! Нас сегодня ждут.

– Да еще ехать куда-то, – скуксился Матвей, – вдруг шов разойдется?

Витась освежил коньяк в рюмках.

– От чего он разойдется?