– За десять секунд в музее?

– Американские исследователи пришли к выводу, что мужчинам нужна всего лишь одна пятая секунды, чтобы влюбиться.

– Это не значит, что они обязательно влюбляются. Седрик хочет переспать со мной, а не любить. Вот в чем разница.

– Чушь! Он, может, еще сам не подозревает, как влюблен, но тебе нужно ему это прояснить. Ты что, романы не читаешь?

– Я читаю фэнтези, – отвечаю я, нащупывая толстую книгу, зажатую между краем постели и стеной, чтобы стукнуть ею Ливи по голове, если она сейчас же с меня не слезет. – И тем не менее у меня в шкафу никогда не открывался секретный туннель, мои красные туфли не вызывали ураган, а единственной птицей, которая влетела ко мне в окно, был голубь. Главное слово здесь «был», бедняга умер в процессе.

– Мои соболезнования. – Оливия наконец скатывается с меня, вскакивает на ноги и идет к моему шкафу, чтобы распахнуть его и начать отбор. – Кроме того, меня сегодня вечером не будет. Ты бы осталась совсем одна со своим мужчиной из симс, а меня бы замучила совесть.

– А куда ты идешь? – Она ничего такого не упоминала.

– Дополнительная репетиция в нашем любительском театре. Они очень нам нужны, и теперь до премьеры мы будем встречаться по три или четыре раза в неделю вместо двух. Постановка действительно непростая.

– Та политическая пьеса, о которой ты рассказывала?

Оливия вешает блузку в широкую полоску на дверцу шкафа.

– Да. Мы играем европейские страны. Я Норвегия. Неразговорчивая, богатая и красивая, но тем не менее доброжелательная. Знаешь, как тяжело быть Норвегией?

– Я еще никогда не была Норвегией, нет.

– Кстати, у нас все еще не хватает актрис. Никто до сих пор не захотел быть Венгрией – хотя это ведь такая интересная роль. Искренняя и неунывающая, но по какой-то непонятной причине в ней правит диктатор-нацист. А ты не хочешь?..

– Я ни при каких обстоятельствах не хочу быть Венгрией, – перебиваю я Ливи, пока ее идея не оформилась в план. – И никакой другой страной тоже. Не хочу играть в театре.

Мой голос невольно приобретает меланхоличный оттенок. В школе я с удовольствием играла в театре, но это увлечение было первым, что отец вычеркнул из моей жизни, когда дела стали выходить из-под контроля. Я не могу вернуться туда без страха, что все начнется заново. Не могу оглядываться назад, если не желаю, чтобы то, что осталось за спиной – заброшенное, завершенное, – вновь открыло на меня охоту.

– В любом случае хуже Франции тебе не стать. У него такой акцент, что кажется, будто кровь течет из носа. У тебя бы получилось гораздо лучше.

Она говорит это из лучших побуждений, и я никогда не рассказывала ей, почему мой интерес к театру ограничивается тем, что я глотаю слезы на каждой эмоциональной сцене. Да, Ливи замечает, что я люблю театр почти так же сильно, как и она сама. На ее месте я бы тоже попробовала меня приобщить.

Оливия достает из шкафа комбинезон с завязками на шее:

– Святая Мария, а это еще что за секси-штучка?

– О боже мой. – До этого момента я даже не знала, что он все еще у меня. Я действительно тогда взяла его с собой? Но зачем? Может, тонкая шелковистая ткань просто случайно проскользнула между свитерами? – Ну, как бы то ни было, а его я не надену. Даже попытка будет чистым унижением: раньше я носила тридцать шестой, а теперь – на два размера больше.

Ливи складывает костюм, чтобы снова убрать.

– Как насчет этого? – Подруга показывает мне кремовую кофточку с вырезом «кармен» – со спущенными плечами.

Я в нерешительности выдыхаю.

– С джинсами и коричневыми ботинками? Неплохо. – Ни к чему не обязывающий наряд, идеальное сочетание повседневности и сексуальности. – Будет создаваться впечатление, что я ходила в этой одежде целый день, а не наряжалась специально для Седрика.

Оливия издает пронзительный визг:

– Значит, ты пойдешь, да?

– Ничего подобного я не говорила! – Вот коза! Она меня подловила.

– Но и не сказала еще раз «нет»! – Ливи решительно роется в моих брюках в поисках джинсов, в которых я больше всего ей нравлюсь, и кидает то и другое мне на кровать. – Сходи ради меня, Билли. Иначе я весь вечер не смогу сосредоточиться на своей Норвегии – буду переживать, что ты тут прозябаешь в одиночестве со своими симами.

Я со вздохом натягиваю на голову одеяло.

– Ты коварная манипуляторша.

Оливия сдергивает с меня одеяло:

– Ага. И максимум в восемь часов я требую фотодоказательство, что ты там.

У меня вырывается рык.

– Почему для тебя это так важно? Седрик не единственный симпатичный парень на острове.

– Ты хоть раз проверяла его Инстаграм?

– Конечно нет! А ты?

Меня не должен удивлять ее смех.

– Я подписана на него с прошлой недели. Этот парень ходит на демонстрации против брексита[19] и репостит выступления Джины Миллер[20]. К тому же у него самая страшная кошка на свете. Бурого цвета и с одним глазом.

– Черт.

– Все не настолько плохо.

– Нет, в смысле: черт, это слишком хорошо звучит. Политически активный, умный, любит кошек, не поверхностный.

– Спортивный, – вставляет Ливи, как будто я могла об этом забыть. – Он бегает. Регулярно. В парке или на побережье.

– Все чересчур идеально, – говорю я. – Либо он станет главной любовной трагедией в моей жизни, либо этот тип – одно большое шоу, а в реальности – психопат.

Оливия закатывает глаза:

– Либо ты просто истеричка, а он – не более чем приятный парень, с которым ты не хочешь знакомиться, потому что его кошка без одного глаза для тебя чересчур идеальна. Чего ты на самом деле хочешь? Чего ты так боишься?

– А почему тебе это так важно? – откликаюсь я, стоически игнорируя ее последний вопрос, пусть это и – не могу выразиться иначе – чертовски хороший вопрос. – Можно подумать, что ты в него втрескалась. Почему бы тебе самой не пойти?

– Пошла бы, – в удивительно хорошем настроении заявляет Ливи, – если бы не Польша.

– Польша?

– Польша. Ее зовут Десна, ее семья владеет индийским рестораном на Уолтон-стрит, где я всегда беру чхоле бхатура[21], и она так божественно играет таинственную католическую Польшу, что я влюбилась сразу во все. В Польшу, чхоле бхатура и в Десну.

Выпрямившись на кровати, я тереблю пальцами завязку на кофточке-«кармен».

– Ей нравятся женщины?

– Отличный вопрос. – Оливия широко ухмыляется. – Без понятия. Мне об этом известно не больше, чем