— Конечно, хочу, — заинтересованно ответил Михаэль. — Это очень хорошо, что вы его обнаружили. А были ли какие-либо указания на то, что отравление произошло именно паратионом?

Кестенбаум отрицательно замотал головой:

— Никаких симптомов не бывает. Его нужно только целенаправленно искать. В любом случае ее привезли слишком поздно. — Последовала еще одна лекция по методам диагностики, используемым за рубежом, после которой Кестенбаум вытер лоб и сказал: —Здесь важен опыт. Я видел много смертей в сельских районах, вот почему я стал искать паратион. Кроме того, у меня однажды уже был аналогичный случай много лет назад.

— Вы можете сказать, как он попал в ее организм?

— Каким-нибудь естественным путем. Не думаю только, что через кожу. Если на кожу положить определенное количество паратиона, то человек умрет за несколько секунд. Скорее всего, выпила чего-нибудь или слив поела.

— Вы хотите сказать, что это самоубийство? — спросил Михаэль, нажимая на кнопку диктофона.

— Все будет написано в заключении, которое я подготовлю очень быстро, — пообещал врач, — а убийство это, или несчастный случай, или самоубийство — это уже вам решать на основе фактов.

— Вы говорили, что у вас в прошлом уже был такой случай. Будет ли полезной мне эта информация?

Кестенбаум пожал плечами:

— Я бы мог многое вам рассказать. У меня случаев — хоть отбавляй. Но расскажу вам про случай с пневмонией. Как-то в конце декабря мне позвонили как патологоанатому и сказали, что в больнице при лечении от пневмонии умер мальчик трех лет. Мать доставила ребенка в больницу, чтобы дежурная сестра сделала ему укол пенициллина, поскольку все происходило накануне Рождества. Через двадцать пять минут после укола мать, которая болтала с медсестрой, услышала странный шум из палаты, где был ребенок, а когда вбежала туда, он уже умирал. Еще через несколько минут ребенка не стало. И это все происходило в государственной клинике! — Здесь Кестенбаум сделал небольшую паузу, словно позволяя слушателю переварить полученную информацию. Михаэль понял, что от него ожидают какого-нибудь междометия, например «ага!» — чтобы возникло хоть некое подобие диалога. — Нужно было определить, не умер ли ребенок от анафилактического шока после введения пенициллина, — продолжил Кестенбаум. — Поставить окончательный диагноз — это дело патологоанатома, и в заключении следовало указать, был ли причиной смерти анафилактический шок. — На этом месте Кестенбаум сделал глубокий вдох и сказал: — Я рассказываю все без подробностей, а вообще-то я на эту тему целую книгу написал.

Михаэль закивал головой и сказал:

— Да, да, я помню.

Патологоанатом скромно опустил глаза и продолжил:

— Мне позвонил районный прокурор и сказал, чтобы я поехал в больницу. Вы же знаете, что у нас не принято трогать тело и везти его в Институт судебной медицины. Я сказал прокурору, что если ребенок, по их словам, умер через полчаса после укола, то это не анафилактический шок, поскольку анафилактический шок развивается всего за несколько минут. Поэтому причиной смерти может быть либо пневмония, либо еще что-нибудь, но только не инъекция пенициллина. Поскольку смерть произошла в государственном учреждении, прокурор решил, что достаточно вызвать одного патологоанатома.

В общем, я приехал в больницу и стал производить вскрытие. В желудочных массах я обнаружил шоколад на ранней стадии переваривания. Я знал, что в сельской местности на складах много мышей, которых рекомендуется травить всевозможными ядами. Поэтому я сначала подумал, что это мыши оставили пылинки яда на шоколаде. Токсикологические пробы, произведенные на следующий день после вскрытия, показали, что в шоколаде содержался пестицид — паратион. Для трехлетнего ребенка достаточно трех миллиграммов такого яда, чтобы его убить. Как только я обнаружил, что причиной смерти является паратион, содержавшийся в шоколаде, я стал расспрашивать мать ребенка о том, где она взяла эти конфеты. Она сказала, что все конфеты на Рождество она получила по почте от бывшей подружки ее первого мужа — всего, наверное, с полкило разных конфет — и сообщила адрес этой женщины. Она также вспомнила, что ее бывший муж ходил с этой девушкой два года, что они из одной деревни и что однажды, когда в воскресенье в деревне были танцы, этот парень оставил свою подружку и пошел с ней танцевать, а пока танцевали, он все шептал ей на ухо, что на своей подружке он жениться не хочет, а вот на ней бы с удовольствием. Ну, она и согласилась. И вот в тот день, когда у него была намечена свадьба с подружкой, он женился на ней. Подружка посчитала себя опозоренной и уехала жить в дальнюю деревню. Ну а плодом их супружеской жизни и был этот умерший малыш.

Доктор Кестенбаум откинулся в кресле и глубоко вздохнул. Потом он снова наклонился к столу и продолжил свой рассказ. Михаэль почувствовал себя маленьким мальчиком, которому на ночь рассказывают страшилку.

— С момента свадьбы никаких контактов с уехавшей подружкой ни у кого не было. За год до смерти ребенка муж покинул и эту женщину и стал жить в городе с женщиной, которая на десять лет старше него. В городе он работал водителем автобуса. Третья его женщина с материальной точки зрения была обеспеченной. Когда мать умершего ребенка получила посылку от первой подружки мужа, то решила, что та, не разлюбив его, отправила гостинец его сыну. Я как патологоанатом и следователь немедленно затребовал остатки посылки, и женщина передала небольшую картонную коробочку, в которой лежали две треугольные вафли и три плиточки шоколада, а также шесть конфет в целлофановой упаковке, которые обычно вешают на рождественскую елку. На коробке была бумажка с адресом отправителя. На следующий день я стоял у дверей отправителя, но хозяйка, к моему удивлению, сказала, что никаких посылок она не отправляла и что уже три года у нее никаких контактов с той деревней нет, тем более с семьей, которую она так ненавидит. Проговорив с ней больше трех часов, я пришел к выводу, что она действительно никакого отношения к этой посылке не имела. Тогда я вернулся к женщине, потерявшей сына, и узнал у нее адрес бывшего мужа. Оказалось, что он работает водителем автобуса в том городе, где работал я сам. Он уже знал о смерти сына и был так опечален, что не смог отвечать на вопросы и попросил меня прийти после похорон. Через несколько дней я получил ордер на обыск в доме этого человека. Мы допросили и его, и его сожительницу. Они ничего не посылали, не считая алиментов, которые муж платил уже год. Вдруг в кладовке я обнаружил желтую бумагу, которая уже многие годы не выпускалась. — На этом месте Кестенбаум снова глубоко вздохнул и спросил: — Вы родились здесь или за рубежом?

— За рубежом, — ответил Михаэль, не понимая, куда клонит его собеседник.

— Но не в Восточной Европе, — уверенно произнес Кестенбаум.

— Нет, в Марокко, — подтвердил Михаэль.

— Тогда я должен объяснить. Ни в Венгрии, ни в Румынии, ни в Польше нет холодильников. Есть только кладовки. Я взял образцы бумаги, ручек, карандашей, чернил, которые там хранились, и исследовал их в лаборатории. Результат был отрицательный.