Отчаяние и ревность разрывали сердце юноши. Любовь к Маргарите, сдерживаемая целомудрием, такая трепетная и чистая, в какой-то миг стала чувственной и плотской. Страсть, которую могла бы в эти минуты испытывать Маргарита к своему мужу, отдавалась в нем жаром и сладострастием. Демон ревности с обжигающим факелом в руке иссушал его кровь огнем похоти и вожделения. Снова и снова с болью вспоминал он красоту Маргариты, ее влажные алые губы, с которых слетали жаркие поцелуи, чувственную грудь, подернутые томной нежностью глаза, легкое дыхание, благоухающее розой, — все эти сокровища, от которых целомудрие предостерегало его и перед которыми даже скромные фантазии мальчика отступали, страшась осквернения, все эти сокровища всплыли сейчас перед его глазами в самых живых красках и подстегивали его чувственность, обрекая его на танталовы муки. Все, что он навсегда утерял, стало благодатной почвой для самых страстных его желаний и самой лютой ненависти к тому, кого предпочла Маргарита.

Да, странно устроен человек… Эугенио прилагал немало усилий для того, чтобы вырвать из своего сердца, забыть Маргариту, и в то же время мечтал, чтобы она все еще любила его и страдала. И если бы она умерла от тоски, то стала бы ангелом, вознесшимся в небо, а сегодня, в объятиях другого, она, была лишь змием, тянущим его в ад.

Несколько тяжелых дней и ночей провел Эугенио в волнении, граничившим почти что с бредом. То его разум затмевала мысль о самоубийстве, то он думал о мести, вслед за этим винил себя в предательстве Маргариты, мечтал упасть перед ней на колени, омыть ноги ее слезами и просить прощения, корил себя за то, что не уберег сокровище, что ниспослала ему судьба.

Душа его, ставшая полем битвы, над которым разразилась гроза, превратилась в безмолвную, ледяную пустыню, где даже эхом не отзывались ни его боль, ни радость, где не было места ни скорби, ни надежде.

Разум его словно уснул в оцепенении над руинами его земных привязанностей и стремлений к счастью.

— Это еще одно доказательство того, что тебе уготован иной путь, сынок, — старался успокоить его ректор. — Еще один сосуд, из которого ты должен испить, чтобы отречься от земных страстей, еще один опыт, который предостережет тебя от дальнейших соблазнов.

Эта последняя капля горечи была необходима, чтобы Эугенио твердо стал на путь, ведущий к служению Господу.

Блаженны плачущие, ибо они утешатся…[16]

Умбелина и Маргарита, изгнанные капитаном Антунесом с фазенды, в отчаянии, словно Агарь и Измаил, которых выгнали из дома Авраама в пустыню, направились к старому городку Тамандуа, где у Умбелины жила престарелая родственница, еще более бедная, чем она сама.

Умбелина, уже немолодая и страдавшая многими недугами, практически не могла работать, а ее родственница вообще жила на подаяние.

Их маленькая и беспомощная семья впала бы в полную нищету, если бы не Маргарита, которая полностью отдалась работе — она шила, стирала, гладила, чем и обеспечивала скромное существование, что для них было сравни достатку.

Даже при такой жизни красота Маргариты не могла не завораживать глаз. Точеные руки, напоминающие ручки амфоры из алебастра, пышные, ниспадающие на плечи волосы, длинные, стройные ноги, гибкий стан — весь ее облик не мог не притягивать взоры.

Никем не защищенная красота ее в окружении сонма окрестных мужчин подвергалась опасности словно огонь лампады, не защищенный от ветра и лишь чудом не затухающий.

Много разного люда крутилось вокруг нее, хватало и распутников, и соблазнителей, пытавшихся склонить ее к неблаговидным занятиям, но были и искренне влюбленные в нее юноши, с жаром в сердце боровшиеся за ее руку. И целомудрие ее давно потерпело бы неудачу среди всех окружавших ее опасностей, если бы не чистая любовь, с детства хранимая в ее сердце и защищавшая ее от всего света. Но ангел любви, витавший над ней, взмахами своих крыльев отгонял от нее духов зла. Благодаря этой защите Маргарита по-прежнему оставалась чистой и непорочной, словно белоснежная лилия в темной озерной воде.

Прошло около семи лет с тех пор, как Эугенио уехал. Охваченная тоской и унынием, Маргарита держалась изо всех сил, и с первого взгляда никто и не мог подумать, какая боль ее гложет. Так яблоко, красивое и яркое снаружи, погибает, подточенное изнутри.

Но судьба оказалась безжалостной к ней. После недолгой болезни умерла Умбелина, ввергнув девушку в полное отчаяние. Казалось, свирепая судьба с невообразимым упорством все дальше и дальше толкала ее в бездну. Лишь одна звезда продолжала светить ей на темном небосводе — это надежда на скорое возвращение Эугенио, который, уйдя из монастыря и избавившись от родительского гнета, подставит ей крепкое плечо и поведет к алтарю, что станет венцом рожденной в их детских душах любви.

Эта надежда, теплившаяся словно свет угасающей звезды, была единственной ниточкой, за которую она держалась в жизни. Но оставался еще последний глоток, который предстояло испить Маргарите из горькой чаши, уготованной ей судьбой.

Вскоре после смерти Умбелины она узнала, что Эугенио принял церковный сан. С этого момента жизнь потеряла для нее смысл. Печаль полностью овладела ее сердцем. Горячая, юная кровь ее, взволнованная страшной новостью, разносилась по венам и будто бы разрывала их. Она потеряла сон, боль в груди не отпускала ее, с каждым днем ей становилось все хуже и хуже.

* * *

Солнце уже было в зените. Маргарита стояла перед открытым окном, погруженная в печаль, и смотрела на луга, расстилавшиеся далеко за пределами их дома.

Звон колокола возвестил о начале службы. Маргарита отошла от окна и стала молиться. Внезапное волнение овладело ею, в глазах потемнело, и она чуть было не упала без чувств.

— Тетя, — обратилась она к старой родственнице, — мне очень плохо, я больна и чувствую, что мне осталось жить совсем недолго… Позови, пожалуйста, священника, я хочу исповедаться.

— Но что с тобой, девочка моя, зачем тебе священник? Что тебя мучает?

— Тоска сжимает мое сердце, мне трудно дышать, я задыхаюсь. — Она вновь едва удержалась на ногах.

— Ты никогда не жаловалась на здоровье, вот такие мелочи и пугают тебя. Я приготовлю чай из бальзамина, выпьешь его и сразу почувствуешь себя лучше. Успокойся, нет ничего страшного. И никакой священник тебе не нужен.

— Да плохо мне, тетушка, я задыхаюсь… Господи, избавь меня от этих мук, я так долго не смогу…