— А вы? — спросил он её, с сожалением рассказывающую, что Ольга, очевидно, не очень счастлива — это были слова её мужа.

— Что — я? — опешила Катерина.

— Вы счастливы?

— Я… ну, у меня любимая работа, сын пяти лет… любящий муж.

И добавила про себя: "Совсем недавно я в этом усомнилась".

— Значит, у вас есть все, что нужно для счастья, — отчаянно выговорил он, сердясь, что позволил себе размечтаться, черт-те что напридумывать какое ему, в конце концов, дело, счастлива она или нет?!

Они, не сговариваясь, замолчали, а Катерина вдруг подумала, что третий раз в жизни испытывает странное тяготение к мужчине с первых минут встречи: к Герасиму её притягивала крепкая мужская надежность — ей захотелось почувствовать себя слабой и беззащитной; Дмитрий вызвал в ней темное, глубинное, почти хищное желание — она не любила себя такую, это было то второе "я", о котором она хотела бы не знать вообще; Николай Николаевич излучал нежность, трепетность, напоминающие плавную певучую мелодию баркаролы или адажио. Наверное, так несет свои воды легкая, прозрачная река…

Катерина не заметила, как допила свой бокал и теперь задумчиво вертела его в пальцах: возникшая в разговоре пауза нисколько её не тяготила, она чувствовала себя покойно и уютно.

— Совсем никудышный из меня кавалер! — опомнился Астахов, с удивлением отмечая, что с Катериной ему нравится даже молчать. — И вы, Катя, не подскажете!

Он протянул руку к бутылке, Катерина порывисто поднесла к ней бокал, хрупкое стекло не выдержало столь резкого столкновения и треснуло у неё прямо в руке, острым краем впившись женщине в ладонь. Капли крови брызнули на подол её нового платья.

Если кавалер из Астахова и был не очень внимательный по причине неординарности ситуации, то как врач он отреагировал моментально: зажал рану салфеткой, спустя несколько секунд достал из докторского саквояжа все необходимое и мастерски перебинтовал рану. Он перехватил взгляд Катерины, брошенный ею на испачканное платье и принялся успокаивать:

— Катюша, в отеле высококлассное обслуживание: я позвоню, и через полчаса ваше платье вычистят так, что будет лучше нового!

— Я и сама бы его простирнула, вот только переодеться не во что.

— Ради Бога, Катя, — он поспешил в другую комнату и вернулся со своим бархатным халатом. — Переоденьтесь в ванной комнате, раз не хотите прислугу беспокоить. Там и платье сможете повесить.

Несколько минут спустя она вышла из ванной и остановилась на пороге, придерживая халат у горла рукой. Это выглядело смешно, потому что декольте её платья было куда глубже, чем ворот халата, но она ничего не могла с собой поделать.

Странное сладковато-тревожное чувство овладело ею: будто стояла она на границе между двумя жизнями — прошлой и будущей. Сейчас сделает она шаг в эту комнату, где сидит не очень молодой, но удивительно добрый и умный человек, и сразу все изменится, а вместо границы между этой и прошлой жизнью вырастет стена. Образы предстали перед нею столь зримо, что она беспомощно оглянулась — за её спиной была лишь ванная комната чужого номера гостиницы. Это её приободрило. Астахов поднялся навстречу и, восхищенно глядя на нее, произнес:

— Послушайте, Катя, вам так идет мой халат, что поневоле закрадывается мысль: а не подарить ли вам такой же? Впрочем, как сказал поэт: во всех ты, душечка, нарядах хороша! Похоже, вам идет все…

— А почему вы говорите так грустно?

— В связи с этим приходится лишь грустить о безвозвратно ушедших годах. Сбрось я лет эдак двадцать, ваш муж только бы вас и видел!

— Хотите сказать, я вам нравлюсь?

В ней проснулась прежняя озорная Катерина. А он смутился, но взгляда не отвел. Да, это не Черный Паша! Он не станет её ломать и гнуть, не заставит стыдиться самое себя… При одном воспоминании о первой ночи с Дмитрием её до сих пор будто обдает горячей волной. Правда, следующей волной — уже холодной — на неё накатывает стыд, как если бы вдруг она выбежала на многолюдную улицу в одном нижнем белье…

Что же она стоит-то посреди комнаты соляным столбом? Опустила безвольно руки, и утонули они в широких длинных рукавах. И ожидание того, что сейчас последует, в её глазах, и неуверенность. Время потекло медленно, как густой мед с ложки: кап, кап… И он медленно идет ей навстречу, склоняется к её лицу и пронзает сердце его нежный, но страстный поцелуй.

Дверной звонок звенел как набат, но никто из присутствующих не двинулся с места. Первой не выдержала Светлана.

— Я пойду открою.

— Нет, Светаша, позволь это сделать мне! — Крутько подошел к двери и негромко спросил: — Кто там?

— Откройте, это рассыльный! — проговорил за дверью молодой голос. — Вам повестка!

Через минуту хозяин квартиры вернулся, растерянно теребя в руках бумажку.

— Куда это тебя вызывают повесткой? — спросил Ян, подивившись тому, как на них на всех подействовали последние события: даже Головин, неестественно выпрямившись, застыл не то что в страхе, но в предвкушении какой-то неприятности. — Уж не в ОГПУ ли?

Николай Иванович, погруженный в собственные мысли, даже не удивился его знанию.

— В кабинет к следователю Гапоненко… Не думал, что это произойдет так быстро!

— Что — это?

— Дьявол требует мою душу.

— В обмен на что? — не выдержав, поинтересовался Головин.

— Свое обещание он уже сдержал, — Крутько уставясь в пол, задумчиво покивал — вопроса он не услышал.

— Колечка, я ничего не понимаю! — Светлана взяла бумагу у него из рук. — Гапоненко Д. И.? Дмитрий Ильич! Не бойся, родной, ничего плохого он тебе не сделает! Вот увидишь, скорее всего, остались какие-то формальности, уж тебя-то обвинить не в чем!

Николай с нежностью посмотрел на жену.

— Конечно, ты права, все самое страшное осталось позади… А вот ты, пожалуй, слишком рано поднялась. Давай накапаю брома, спокойно поспишь до утра.

Светлана зевнула.

— Теперь я и без твоего брома засну.

Федор подтолкнул Яна локтем.

— Спокойной ночи, братцы!.. И сестрица. Пора, однако, честь знать, — зачастил Ян. — Как сказал бы друг Знахарь, одному глазком мигни, другого дубиной толкни! И в ум не шло, что хозяева устали.

— А что если, Светик, я их маленько провожу? — робко предложил Крутько, помня недавние вспышки страха жены, но та согласно кивнула, без малейшей тревоги в глазах. — Я тебя, пожалуй, на ключ закрою!

Не дожидаясь, пока они выйдут, Светлана украдкой потянулась и скрылась за ширмой.

Мужчины вышли на улицу.

— Сдается мне, — задумчиво сказал Ян, — что за освобождение Светки наш бравый майор решил взять выкуп сразу с двоих!