Последние две недели мы постоянно отступали. — Он постучал по карте. — Под артиллерийским огнем мы не сумеем долго удерживать наши позиции, а через некоторое время уходить будет уже поздно. Думаю, мы должны немедленно начать отступление, не мешкая.

Генерал провел пальцами по коротко стриженным серо-стальным волосам.

— Ваше мнение? — спросил он, переводя взгляд на Мендетту.

— Нам придется оставить здесь пушку, — медленно произнес Мендетта, понимая, что затрагивает вопрос, от решения которого зависит все. — У нас уже нет времени, чтобы перебросить ее по горным тропам наверх, в укрытие. Враг примерно в трех часах верховой езды отсюда. Если мы отступим сейчас, пушку придется оставить.

Кортес улыбнулся:

— Пушку мы возьмем с собой. Тут даже обсуждать нечего. Мы отбили ее у врага и тащили с собой три тысячи миль. И теперь мы ее не бросим ни за что.

Офицеры переглянулись, слегка пожав плечами. Они предвидели, что эта проклятая пушка рано или поздно поставит под угрозу уничтожения всю их отступающую, побитую армию. При этом у них даже не было снарядов — пушка совершенно бесполезна. Она не более чем символ Для генерала — символ единственной одержанной им победы, нанесенной в ходе молниеносного рейда. Он ни в коем случае не хотел расстаться с этим дорогим его сердцу символом и, собираясь отступать в глубь страны, по горным перевалам, намерен был взять с собой драгоценный трофей.

— Ваше превосходительство уже наверняка составили план операции? — осведомился Хольц.

Теперь больше не существовало взаимопонимания и симпатии между двумя офицерами и генералом. Пусть старый болван сам выбирается из этого дерьма, если только сможет. Им совсем не хотелось рисковать своими жизнями ради какой-то бесполезной пушки. Они были еще слишком молоды, чтобы признать свое поражение, они думали, что завтра, послезавтра или через год им удастся снова стать победителями и прославиться, но Кортес уже постарел. Его время было на исходе.

Генерал почувствовал их недовольство. Он догадывался, что офицеры охотно бросят пушку, чтобы спасти свои шкуры. Но пока командует он, эти ребята будут делать то, что им прикажут. Он их слишком хорошо знает. Пусть себе думают, что Кортес — выживший из ума старый дурак, пусть даже ворчат и ругают его про себя, но если он прикажет им взять пушку — они подчинятся.

Генерал снова сел за стол.

— Один из вас возьмет четырех солдат и будет оборонять позицию от наступающего неприятеля. Можете взять один пулемет и четыре ружья. С пулеметом вы сумеете продержаться довольно долго — так, чтобы остальные части успели отойти. Все понятно?

Офицеры молчали, ошеломленные приказом. Генерал велел одному из них пожертвовать своей жизнью ради пушки. Более того, он готов был оставить врагу единственное реальное оружие, каким они располагали, — пулемет. Пулемет был бесценен, потому что к нему у них осталось еще много патронов. И все это ради дурацкой ржавой бесполезной пушки — символа единственной победы генерала!

Мендетта откашлялся и произнес:

— Конечно, врага можно задержать на некоторое время, ваше превосходительство, но в конце концов он все равно прорвет оборону, и тогда будет поздно отступать. Потеря пулемета скажется на нашей боевой силе.

Кортес покачал головой:

— Как только перейдем через горы, Пабло не будет нас дальше преследовать. Битва на этом закончится. И тогда пулемет нам больше не понадобится. Он уже свое дело сделал. Нужно будет перевооружить армию, прежде чем начинать новое наступление.

Последовала долгая пауза. Никто из офицеров не хотел говорить. Они ждали, когда генерал назовет того, кто должен идти на врага.

Кортес нетерпеливо махнул рукой:

— Время не ждет. Возможно, офицер, которому будет поручена операция прикрытия, не успеет отступить. Это опасное задание, но в то же время это возможность отличиться. Поэтому я не хочу выбирать, кому поручить такое дело. Я уверен в вас обоих и не сомневаюсь в вашей доблести. Так что прошу вас, господа, решить между собой — кто пойдет? Жду вашего решения здесь через десять минут. Вы свободны.

Мендетта встал, отдал честь и вышел из комнаты, следом за ним — Хольц. Яркий, горячий солнечный свет ослепил их, когда они ступили на двор. Не говоря ни слова, оба двинулись на деревянных ногах к маленькой хибарке, которая служила им штабом и квартирой.

— Да он совсем с ума сошел, старый дурень! — взорвался Мендетта, закрывая за собой дверь. — Бросается жизнью своих людей, да еще нашим пулеметом, лишь бы спасти свою говенную честь!

Хольц зажег сигарету, рука его слегка подрагивала. Ему было всего двадцать шесть, но он казался старше. Этот высокий, очень смуглый и по-своему красивый мужчина, несмотря на тяжелый переход, длившийся две недели, был подтянут, опрятен, в чистой белой форме. Тяжелая золотая цепь обвивала его загорелое запястье, на пальце правой руки поблескивал старинного фасона золотой перстень с зеленым камнем.

Хольц посмотрел на Мендетту, который был на шесть лет старше его:

— На разговоры нет времени. Я полагаю, вы возьмете на себя эту операцию? — На его губах играла тонкая, издевательская усмешка.

— Я женат, у меня двое детей, — сказал Мендетта, стараясь сдержать гнев и панику. Пот блестящими крупными каплями выступил у него на лбу. — Я думал, что вы… — Он замолчал и отвернулся.

— Понятно, — протянул Хольц. — Думаете, ваша жена так уж будет без вас скучать?

— Она умрет от горя, если со мной что-нибудь случится. — Мендетта не видел жену уже три года, но чувствовал, что это его единственный козырь, который можно разыграть, не потеряв чести. — Если бы не семья… — продолжал он, — я бы не задумываясь согласился. Это великая жертва за дело революции.

— Я тоже женат, — сказал Хольц. Это была не совсем правда, но он не мог так легко уступить Мендетте.

Мендетта сильно побледнел:

— Я не знал. Вы никогда об этом не говорили.

Хольц пожал плечами:

— У нас осталось две минуты. Может быть, бросим жребий на картах?

Мендетта очень разволновался, начал открывать и закрывать рот, но так ничего и не ответил.

Хольц вынул засаленную колоду карт из ящика стола и перетасовал их.

— У кого карта будет меньше достоинством, тот получит блестящую возможность отличиться, то есть отдать свою жизнь за дело революции, — провозгласил он и вытащил карту из пачки. Она упала лицевой стороной вверх — это была четверка пик. — Ее нетрудно побить, — усмехнулся Хольц. — Давайте, Мендетта, тяните, генерал ждет. — Он отошел к двери и встал спиной к столу.

Мендетта вытащил карту из колоды. Рука у него так тряслась, что вся пачка рассыпалась. Он с ужасом увидел, что ему досталась двойка бубей, тут же