Медведь утробно хохотнул:

— Селки — тюлень, способный превращаться в женщину. Фиона умеет говорить и часто это делает, но ей приказано не разговаривать с тобой.

— Это почему же? — обиделась ласси.

Женщина-тюлень походила на человека больше всех во дворце, и девушка уже прикидывала, как бы им наладить общение, чтобы подружиться.

— Когда селки говорит с человеком, ее голос околдовывает. Не успеешь и глазом моргнуть, как ты сама станешь усердно прислуживать ей, — объяснил медведь.

Ласси пожала плечами:

— В этом не больше смысла, чем в ее прислуживании мне. Я всего лишь дочь дровосека.

— Да, но из тебя получается куда более добрая госпожа, чем из селки. Поверь.

— Да ну? — Ласси изогнула бровь.

Исбьорн рокочуще рассмеялся:

— Ее племя развлекается, своим пением заманивая моряков вместе с кораблями на скалы.

Ласси содрогнулась.

— Ой, понимаю. — Ей расхотелось добиваться Фиониной дружбы. — А тот, кто заколдовал тебя, и тот, кто привел сюда слуг, — одно лицо? — выпалила она, надеясь застать его врасплох.

Медведь отпрянул, замахал в воздухе огромной лапищей.

— Что?

— Тот, кто заколдовал тебя, и тот, кто привел сюда слуг, — одно лицо? — повторила она на одном дыхании.

— Да! — Это слово прозвучало так, словно его выжали из глотки.

Они немного посидели в молчании.

— Ты счастлива здесь? — почти выкрикнул исбьорн.

— Что? — Вопрос, заданный столь напористо, оказался совершенно неожиданным.

Медведь не стал повторять слова скороговоркой, как поступила она, а произнес с расстановкой:

— Ты здесь счастлива? Тебе здесь нравится?

— Ну да. Тут красиво, и я никогда не пробовала такой чудесной еды. — Она указала на свой неуклюже перешитый наряд из расшитого золотом персикового шелка. — И никогда не носила такой прекрасной одежды.

— Скучаешь по семье?

Ласси застыла, разглаживая ладонью шелковую юбку. Первые несколько дней она боялась заболеть от тоски по Хансу Петеру и отцу. Девушка неустанно твердила себе, что с ними все в порядке, что они в безопасности, что они богаты, как и обещал исбьорн. А затем ее захватило возбуждение от исследования ледяного дворца и переделки красивых нарядов. Хотя она по-прежнему скучала по родне и их домику, острая боль сменилась тупым нытьем, а его ласси в основном игнорировала.

— Скучаешь? — надавил медведь.

— Д-да. — Она целый день не думала о Хансе Петере. Из-за чувства вины к глазам подступили слезы. — Больше всего по моему брату Хансу Петеру.

— Прости, — вздохнул медведь. — Я посмотрю, нельзя ли что-нибудь устроить.

— Что устроить?

На миг у нее в груди затрепетала надежда. Он привезет Ханса Петера сюда и тот останется с ней здесь до конца года?

— Попробую наладить доставку писем от тебя к ним, а от них к тебе, — пояснил медведь.

— А-а…

Ласси почувствовала, как гаснет восторг, но утешила себя тем, что письма лучше, чем вовсе никакой связи. Она прожила в ледяном дворце уже месяц. Осталось всего одиннадцать.

Медведь заковылял прочь.

— Увидимся за ужином, — бросил он через плечо.

В дурном настроении ласси поднялась на ноги и, побродив по залу, подошла поворошить дрова в камине кочергой с серебряной ручкой, висевшей на каминной полке. Тыкая в полусгоревшие поленья, девушка опиралась свободной рукой о полку. На ощупь полка была как ее платье: скользкая и чуть холодная. Что-то в собственной позе расшевелило ее память, и на миг у ласси возникло странное ощущение, словно она находится одновременно в медвежьем дворце и дома, в хижине.

Державшие кочергу пальцы онемели, и ласси со стуком выронила тяжелый предмет. Она отпрянула от камина, опасаясь в приступе головокружения подпалить юбку. Девушка почти упала в кресло, а когда в голове прояснилось, потерла лицо и подняла взгляд на камин.

Ледяная каминная полка на ощупь была точно такая же, как в домике. Ласси встала и подошла ближе, прищурившись на зеленовато-белые узоры. Тут были изображены такие же угловатые символы, как те, что украшали опорные колонны в большом зале и шли полосами по краям белой парки.

— Это не просто похоже на резьбу на нашей каминной полке, — принялась рассуждать вслух ласси. Нос ее почти касался каминной полки, и дыхание слегка туманило воздух. — Это точная копия каминной полки в нашем доме. Или, скорее, полка в нашем доме — копия здешней.

Два года назад Ханс Петер заявил, что «хочет перемен», и занялся каминной полкой в домике. Он работал несколько дней, прилаживая новые дощечки и переделывая старые, а под конец вырезал те странные символы, которые так завораживали его младшую сестру, с тех пор как он вернулся с морей.

«Они что-нибудь означают?» — спросила тогда юная ласси, водя пальцем по свежевырезанным знакам.

«Это история», — ответил ей Ханс Петер, смешивая масло, чтобы втереть в дерево.

«Что за история?»

«Чудесная история, — угрюмо отозвался он. — Чудесная история о принцессе прекраснее зари, что живет в роскошном дворце и мечтает о любви красивого юноши».

«Глупость какая», — фыркнула ласси. Она тогда вступила в тот возраст, когда насмехалась над всем хоть отдаленно девчоночьим.

«На самом деле история ужасная. — Голос брата звучал мрачно, как никогда. — Потому что это все вранье». И больше он ни разу не говорил ни о резьбе, ни о странной истории.

— Спорим, я могу изложить ее целиком, — произнесла ласси теперь, прищурившись на знаки и переходя к дальнему левому краю полки. — «Любовь». — Она обвела знакомый знак пальцем. — «Лжец», «человек», «грусть», «один», «башня». — Она прищурилась сильнее и внезапно догадалась, что начинать надо с правой стороны камина. — Символы идут задом наперед, — с удовлетворением произнесла ласси, увидев знаки «давным-давно», «принцесса» и «красивая». — Это язык, обратный язык. И я могу на нем читать!

Она победно хлопнула ладонями по льду. Но тут ее посетила новая мысль, и руки гирями повисли по бокам.

«Я могу это прочесть, потому что меня научил Ханс Петер. Он тоже умеет читать на этом языке. Он знает эту историю. Он был здесь».

Стоило ласси расшифровать историю на каминной полке, и странный язык начал открываться ей. Некоторые нюансы оставались ей недоступны, да и слова она знала не все, но суть рассказов уловить получалось. Она прочла две из колонн и затейливые резные ленты над золотой дверью. Там встречалась масса упоминаний о прекрасной принцессе и ее бесконечном поиске любви, но сказки казались скорее зловещими, нежели романтическими. С точки зрения ласси, это выглядело так, будто принцесса приказывала каждому мужчине, на которого натыкалась, любить ее. Время шло к ужину, когда она обернулась и увидела Эразма и Ролло, стоящих у нее за спиной с озадаченным видом.