Родители в одной, дети — в другой.

Андрей падает на переднее сиденье, просит разрешения покурить и приоткрывает окно. Ненавижу сладкий запах табака из его пыхтелки, поэтому тут же отворачиваюсь к своему окну. Прижимаюсь к холодному стеклу лбом, рассматривая проносящиеся мимо ночные улицы.

Надеюсь, мы приедем первыми. Волнуюсь, свалил ли Громов из квартиры. Не знаю, чего хочу больше. Чтобы он всё-таки ушёл, или чтобы я нашла его там, где и оставила. В своей комнате.

Весь вечер думаю о том, что меня точно кто-то покусал, не кто-то типа радиоактивного паука, прибавляющего силы, скорости и быстроты мышления, а наоборот — тот, кто это отнимает. Иначе с чего я вообще бросилась на спасение Громова, ещё и приютила у себя в комнате? Чем только руководствовалась? Спасение утопающих — проблема самих утопающих… или как там говорят?

Однако что сделано, то уже назад не воротить. Поэтому мне остается только нервно постукивать пяткой по грязному коврику в машине такси и игнорировать любопытные взгляды Саввы.

Мне везёт, мы приезжаем первыми. Нахожу наши окна и выдыхаю. Света нет нигде. В моей комнате тоже темно, нет ни намека на освещение или синий свет от экрана ноутбука.

Громов ушёл. И я не понимаю, что чувствую по этому поводу. Смятение? Вероятнее всего.

Не дожидаясь братьев, широким шагом бегу в сторону подъезда, не обращая внимания на их оклики, открываю тяжёлую металлическую дверь и юркаю внутрь.

Лифт не вызываю, взбегаю на наш этаж, перепрыгивая сразу через несколько ступенек. И уже на своей площадке жму кнопку вызова лифта. На случай, если Громов всё ещё в квартире, лучше пусть все задержатся внизу чуть подольше. Пока я придумаю, куда его деть. Может, спрятать в шкаф? Или под кровать? Не думаю, что кто-то из семьи решит сегодня вывести меня на разговор о моём поведении или гипотетическом парне на выходные, но лучше соломку постелить заранее. На всякий пожарный.

В квартире стоит оглушительная тишина. На первый взгляд все нежелательные гости свалили в закат. Дверь не запираю, все вот-вот придут. Скидываю обувь, куртку, шапку и на цыпочках, минуя злополучную ванную, крадусь в свою комнату.

Щёлкаю выключателем, зажигая мягкую подсветку по периметру, и спустя два удара сердца опускаю палец обратно, вновь погружая комнату в темноту. Я достаточно успела увидеть.

Матвей Громов лежит на моей любимой половине кровати, той, что ближе к окну, распластавшись на животе и подмяв под себя мою подушку. Рядом с ним открытая книга по истории искусств и смятая упаковка от шоколадного печенья. Судя по его виду, он даже не собирался уходить. Не сделал ни малейшей попытки.

Взял и уснул.

Жалюзи не опущены, света от городских ночных огней предостаточно. По потолку ползут полосы света и тени от автомобильных фар, когда я пробираюсь к кровати, предварительно закрыв комнату с внутренней стороны. В прихожей уже слышны приглушённые голоса моего семейства.

С колотящимся сердцем опускаюсь на свободную половину кровати и, подложив руки под голову, соединив их ладошками друг к другу, устраиваюсь напротив Громова.

Сейчас, когда он спит, черты его острого, с резкими линиями лица выглядят мягче и умиротворённее. И он кажется мне почти симпатичным и милым. Не борзым и наглым хамом без тормозов, каким я уже успела его узнать, а другим. Таким беззащитным, уязвимым. Обычным парнем, запутавшимся и попавшим в беду. А я, как Мать Тереза, спасла. Пригрела, приодела и даже накормила.

О чём я думаю? Очнись, Лера. Ты его совсем не знаешь. И не хочешь узнавать ближе, чем сейчас. Совсем. Не хочешь.

У Матвея на брови красуется рана с тёмной кровяной корочкой — напоминание о нашем знакомстве. Губы чуть приоткрыты, и с них срывается мерное сонное дыхание. Ресницы мелко подрагивают.

С тяжёлым сердцем признаю, что не смогу его разбудить. Он выглядит как человек, нуждающийся в крепком здоровом сне. И мне его жаль.

Да-да. Как драного кота и никак иначе.

Убираю книгу на пол и аккуратно, двумя пальцами подцепляю шуршащую упаковку от печенья.

Матвей шумно выдыхает, дёргается и резко открывает глаза.

Испуганно замираю.

Так и таращимся друг на друга в темноте.

— Ты вернулась уже? — хрипло говорит Громов. — Или никуда не уходила?

За стенкой, в комнате Саввы, слышится какая-то возня, кровать брата находится прямо напротив моей. Прикладываю указательный палец к мягким и горячим губам Матвея.

— Ш-ш-ш… — шиплю. — Мы не одни.

Приподнявшись на локте, смотрю на тонкую полоску света под дверью, пробивающуюся из коридора в комнату.

— А жаль… — тихо шепчет Матвей.

— Не начинай, — прошу.

— Ладно, не буду.

Он мягко отстраняет мою руку от лица и перекатывается на спину. Прикрывает глаза, словно собирается опять провалиться в сон.

— Почему остался? У тебя был шанс свалить, пока никого не было дома.

— Не хотел.

— Тебе некуда пойти? — догадываюсь.

Матвей долго ничего не отвечает, мне даже кажется, что он опять уснул. И раз так, я решаю тоже устроиться поудобнее. Только заведу будильник на пораньше. Утром всё же придется выпроводить своего гостя без свидетелей, пока все будут спать.

Громов резко садится, чем пугает меня. Выпускаю телефон из руки, и он чуть не прилетает мне по лицу. Уворачиваюсь, получая удар смартфоном в грудь. Неприятные ощущения.

Матвей спускает ноги с кровати, прячет лицо в ладонях и растирает его быстрым движением, пытаясь взбодриться.

— Вызовешь мне такси? Я скажу адрес, бабки переведу по номеру, — произносит не оборачиваясь. — И дай мне какие-нибудь тапки. Верну и их.

От него снова веет холодом и непрошибаемой наглостью. Спящим он нравился мне больше.

— Ладно.

Решаю не спорить. И не просить остаться. К чему нам это?

Хотя так и подмывает спросить, куда он собрался ночью. Домой? Тогда почему не ушёл раньше? Когда была возможность.

Матвей сам забивает адрес в приложение такси. Стоимость выходит приличная. Но я никак не комментирую это. Мы вообще больше не разговариваем.

Лишь в прихожей, когда я выдаю Матвею кроссовки Саввы, он бормочет что-то похожее на благодарность. Отмахиваюсь. Главное, чтобы брат не заметил пропажу своей обуви. Остальное как-нибудь переживу.

Стараюсь как можно тише провернуть ключ в замке, боясь, что нас застукают в последний момент.

Громов не мешкая шагает вон из квартиры, и только когда я почти прикрываю дверь, оборачивается и делает шаг назад, будто что-то забыл.

— Иди… — шепчу я, маша рукой, поторапливая. — Машина уже