Винсент указал на него и вопросительно посмотрел на Калинку.

— Перм. Отец Перм.

Справа от входа был нарисован еще один бог, который был одет в белое и имел золотую бороду. К изумлению Винсента, за спиной у этого человека был крест.

— Иисус? — предположил он.

— Da, da, Kecyc.

Пораженный Винсент обвел взглядом своих товарищей, которые, как и он, не сводили глаз с этой иконы.

— Будь я проклят, — выругался Хинсен, за что тут же удостоился негодующих взглядов от остальных солдат. «Может, мы все еще на Земле», — с надеждой подумал Винсент.

Рядом с Пермом и Кесусом были изображены темные существа, чей вид внушал страх: у них были длинные волосатые тела, остроконечные уши, раскосые глаза и острые сверкающие зубы. Они тут же напомнили Винсенту тех идолов вдоль дороги. Возле их ног были видны небольшие фигуры мужчин и женщин с низко опущенными головами.

— А это кто? — поинтересовался Винсент.

Калинка медлил с ответом.

— Кто они? — проявил настойчивость Винсент.

Калинка покачал головой и отвернулся.

«Да кто же это такие?» — удивился Винсент. Кто бы они ни были, эти существа на стене церкви, в глазах их была злоба, и он заметил, что Калинка испытывает страх при одном их виде.

Колонна пересекла огромную площадь. К Кину подъехали несколько дружинников, пригласивших его следовать за ними. На другой стороне площади, напротив собора, находилось огромное бревенчатое здание, украшенное искуснейшей резьбой, равной которой Винсент еще не видел. Из этого здания вышел могучий человек в багряных развевающихся одеждах и встал на резном крыльце. К своему изумлению, Винсент заметил у него на носу очки. Весь шум смолк, и тысячи суздальцев низко поклонились, коснувшись правой рукой земли.

— Рота, стой!

Шудер вышел вперед.

— Рота, смирно! На караул!

Винсент вытянулся по стойке смирно и взял оружие на караул.

Вокруг царило молчание. Кин спешился, вслед за ним слез с коня доктор Вайс. Стряхивая с мундира пыль, Кин повернулся к своим солдатам:

— Сержант Шудер, двенадцать солдат с сержантом Барри будут сопровождать меня. Распорядитесь выстроить роту в каре, а в центре установить «наполеон», как на параде. Остаетесь за главного, Шудер. Если возникнут осложнения, справляйтесь с ними, как сочтете нужным.

Шудер обвел взглядом солдат.

— Первые три ряда, встать за полковником, — приказал он. — Остальные, стройся в каре. Пошевеливайтесь, парни.

Винсент понял, что ему выпало сопровождать полковника.

— На плечо! — рявкнул сержант Барри, и двенадцать человек, первым из которых оказался Винсент, последовали за Кином.

Не оборачиваясь, полковник, сопровождаемый своими людьми, поднялся на крыльцо. Наверху он остановился перед Ивором, встал по стойке смирно и приветствовал боярина.

— Полковник Кин из Тридцать пятого Мэнского полка, — просто сказал он, и Калинка быстро перевел эту фразу.

Ивор смерил его оценивающим взглядом, желая показать тысячам суздальцев на площади, кто истинный хозяин положения. Раздраженно фыркнув, он повернулся и вошел в дом. Сержант Барри протестующе заворчал при виде такого пренебрежения к своему командиру, но одного взгляда Кина оказалось достаточно, чтобы слова протеста замерли у него на губах.

Вслед за своим полковником эскорт вошел в просторные темные палаты.

По обе стороны от входа виднелись еще две фигуры, подобные тем, что были изображены на стенах церкви.

«Кто же они все-таки такие?» — еще раз подумал Винсент, которого уже охватывала дрожь при одном взгляде на них.

Этим вечером боевой конь бесшумно нес Музту, кар-карта тугар. Музта очень любил это время, когда заканчивается дневной переход и на мир опускается темнота. Из семидесяти тысяч юрт доносились голоса его народа, смех детей, перекличка воинов, унылые напевы шаманов и песни сказителей, которые рассказывали истории о подвигах тугар. И в то же время он чувствовал запах страха, исходящий от орды.

Вокруг горели огни, их было так много, что они освещали всю степь от горизонта до горизонта. Поднявшись на невысокий холм, Музта остановил коня и подбодрил его дружескими словами. В ответ раздалось тихое ржание. Бура, его любимый конь, был подарен ему в тот день, когда его провозгласили кар-картом, Царем Царей, правителем всех кланов тугарского царства.

— Как давно это было, старина? — ласково шепнул он.

По меньшей мере около круга назад. Задумавшись, он погрузился в воспоминания. Его отец погиб под Констаном, там был хороший скот. А с тех пор они успели снова побывать в Констане, четыре года назад.

Жаркое было дело при Констане. Скот у них богатый, плавают на белых кораблях по внутреннему морю. Именно там он сражался в последний раз, разгромив орду мерков и очистив от них великие северные степи.

Да, это была битва так битва. Трое суток объединенные северные кланы, двести тысяч воинов, сражались с южными кланами, выдвинувшими полмиллиона воинов. Двадцать объединенных кровью кланов против пятидесяти, и он, Музта, повел их в победную атаку, после чего сам великий Кубата воздал ему почести.

Как они убивали! Убивали, пока волны внутреннего моря не стали красными от крови! Как он был счастлив в этот лучший миг своей жизни! Его отец умер так, как и подобает умирать вождю тугар, — в великом бою.

А что потом? Он был Кар-картом уже целый круг, целый оборот мира, и все было спокойно. Они объехали вокруг всего мира великими северными степями, и никто не осмелился встать у них на пути.

— Тихий вечер, не правда ли, мой Кар-карт?

Музта обернулся и дружески рассмеялся.

— Кубата, дружище, только не говори, что уже пора.

Кубата, главный полководец орды, подъехал вплотную к коню Музты и поклонился в седле, Музта до сих пор испытывал смущение, когда он это делал.

Он прекрасно помнил, как ребенком сидел на коленях Кубаты и тот пел ему песнь Хугалы, повествующую о легендарном воине, который первым обскакал вокруг мира и доказал, что великие северные степи сливаются в одно целое.

Уже тогда Кубата был главным полководцем клана. Но теперь Музта стал Кар-картом, и требовалось соблюдать ритуал. Иначе нарушителя ждала смерть, ибо таков был закон тугар.

Кубата хранил молчание, созерцая сверкающее великолепие Великого Колеса.

— Куралтай ждет, мой господин, — наконец напомнил он.

— Так пусть подождет, — равнодушно отозвался Музта.

— Это неправильно, мой господин, — возразил Кубата. — Тула опять говорит, и некоторые к нему прислушиваются.

— Я запомню имена этих некоторых, — недобро усмехнулся Музта. — Ведь я пока еще карт.