Однажды неизбежное случилось – Сиракава не пощадил Юми.

Как-то утром Сугэ обнаружила ее во дворе у дверей кладовой. Бедняжка сжалась, как воробышек, ее худенькое тело сотрясалось от рыданий.

– Что такое? Юми, скажи мне, что с тобой?! – воскликнула Сугэ, схватив девушку за плечо и с тревогой заглядывая ей в лицо.

Юми, не переставая судорожно всхлипывать, поспешно закрылась рукавом кимоно.

Каждый ее тяжкий вздох, каждый стон знакомой болью отзывался в теле и сердце Сугэ. Слова были не нужны.

– Юми, милая, не плачь… Я знаю, знаю. Со мной было то же самое… – У Сугэ от волнения защемило в груди, к горлу подступили рыдания.

Юми робко подняла голову. Увидев огромные, наполненные слезами глаза Сугэ, почувствовав ее поддержку и сочувствие, она прижалась к подруге по несчастью. И вновь разрыдалась так бурно, словно безутешное горе стремительным потоком затопило все ее существо.

Сугэ плакала тихо, нежно поглаживая девушку по спине и узким плечам.

Юми была стройная и гибкая, точно молодой бамбук. Смуглое тело ее было крепким и поджарым, как у подростка. В лице, в линии губ, носа, подбородка также проступало что-то жесткое, твердое, неженственное. Чувствительное сердце Сугэ дрогнуло и потянулось к ней.

– Мои родители… О, как они рассердятся, когда узнают, что со мной произошло! О, какой стыд! – стенала Юми, все еще горько плача.

«Да, это серьезный повод для слез», – подумала Сугэ. Она вздохнула, вспомнив, что сама была избавлена от стыда перед родителями. В душе ее поднялась волна – нет, не злости, а жалости, охватило желание утешить, поддержать этого бедного подранка.

– Юми, давай поможем друг другу. Во мне нет ничего особенного, я самая обычная девушка. Позволь мне стать тебе сестрой, – тихо молвила Сугэ, опускаясь на колени и протягивая Юми руку.

– Ты правда этого хочешь? О, Сугэ! Я… я… – Девушка рухнула на землю и уткнулась лицом в колени Сугэ.

Вечером Юми пришла к Сугэ и долго рассказывала ей о своем детстве, о родном доме.

Семья была очень бедной. Муж старшей сестры, тюремный надзиратель, оказался единственным человеком, который имел работу и приносил в дом жалкие гроши. Отец когда-то состоял телохранителем при мелкопоместном князьке, а мать прислуживала в замке.

По настоянию госпожи Соноды Юми отправилась в резиденцию господина Сиракавы в надежде получить выгодное место и обучиться хорошим манерам. И только теперь она узнала, что стала жертвой тайного сговора, но верить в это отказывалась. Сиракава, конечно, пообещал взять всю заботу о новой пассии на себя, удочерить ее так же, как Сугэ, и все-таки Юми сомневалась, что ее отец пошел на столь позорную сделку. Бедняжка страшилась встречи с родителями. Как она посмотрит батюшке в глаза, как выдержит его жалобы и упреки? Мысль об этом, призналась она Сугэ, приводит ее в такое отчаяние, что впору ей бежать куда глаза глядят.

Омытое слезами, полыхавшее от волнения лицо Юми с густыми темными бровями казалось Сугэ ликом прекрасного юноши. И лик этот был чудесен в сиянии бесхитростной первозданной красоты.

Зло, причиненное Сугэ, было непоправимо, а боль от обиды и унижения не затихнет никогда. Но в ту минуту она ощущала лишь глубокую печаль, печаль без примеси ненависти и злобы. Ее сердце смягчилось в приливе любви и сочувствия к страдающему существу.

Благотворительный базар прошел в тот день весьма успешно. В сумерках Томо и Эцуко возвращались домой. Сиракава также присутствовал на мероприятии в качестве почетного гостя. Он решил задержаться в клубе на некоторое время.

По приказу хозяина Томо привезла домой сладости, мандзю[31], кошельки и сумочки домочадцам в подарок.

Сбросив неудобное платье и облачившись в шелковое кимоно шафранового цвета и просторную накидку, Эцуко прибежала в комнату Сугэ, чтобы поделиться новостями. Захлебываясь от восторга, девочка стала подробно рассказывать о благотворительном базаре, о чайной церемонии. Она ведь готовила чай для самой императрицы!

– Мне кажется, ее можно назвать хорошенькой. Ой, ты знаешь, она похожа на нашу Юми. – Эти слова вырвались у Эцуко непроизвольно. Испуганно прижав руку к губам и втянув голову в плечи, она с опаской оглянулась.

О, что было бы, если бы мать услышала столь кощунственное сравнение! Томо была очень строгой матерью и суровой наставницей. Неудивительно, что лишь в обществе Сугэ или других служанок Эцуко могла быть самой собой: веселой, открытой, озорной девочкой.

Сугэ души не чаяла в хозяйской дочке, ее всегда трогали и умиляли непосредственность, искренность и доброта Эцуко, которая отнюдь не была обездоленным ребенком – мать заботилась о ней, укладывала волосы в сложные прически, покупала милые безделушки и украшения. Надо признать, Томо безнадежно разбаловала дочку. Но время от времени Сугэ испытывала острую жалость к этой капризной куколке. Эцуко жила в постоянном страхе: как бы не сказать лишнего, как бы не совершить какую-нибудь оплошность перед родителями. Такое поведение совершенно несвойственно детям.

– Барышня Эцуко, вам нравится Юми?

– Да, да! Очень!

– И, судя по всему, больше, чем я?

– О нет! Ты лучше… Хотя не знаю… Вы мне обе очень нравитесь. – Эцуко озадаченно тряхнула головой.

Немного разочарованная, Сугэ вопросительно взглянула на нее, но тут же забыла о своей глупой досаде, покоренная простодушной прямотой девочки. Играя с Эцуко, она словно окуналась в волшебный родник. Ей казалось, что она вновь становится легкой, светлой, беззаботной, как дитя.

Ночью Сугэ неожиданно прибежала в комнату Томо: хозяин велел жене срочно прийти к нему.

Томо задрожала, как в ознобе, сердце ушло в пятки. Что могло произойти? Как была, в ночном кимоно, она бросилась к мужу…

Провожая жену и дочку из клуба Рокумэйкан, Сиракава был настроен весьма благодушно, велел купить и отвезти домочадцам гостинцы. Вернулся он домой ближе к ночи и был явно не в своей тарелке.

Томо уже давно привыкла к таким резким перепадам настроения супруга, но каждый раз ей стоило большого труда оставаться спокойной и не терять самообладания. Многолетний опыт научил ее распознавать все оттенки эмоционального состояния Сиракавы. Крайнюю степень его неистовой злости и раздражения она легко определяла по некоторым внешним признакам: ясный ледяной взгляд, синяя пульсирующая жилка на виске, застывшие скрюченные пальцы рук. В такие минуты Сиракава избегал общества наложницы и вызывал к себе жену. Он брюзжал, требовал предоставить ему подробный отчет о ведении хозяйства, о всех крупных и мелких тратах, скрупулезно изучал финансовые бумаги и счета. Томо пользовалась любой возможностью пообщаться с мужем – время от времени появлялись проблемы, решение которых требовало совместных действий и усилий. Но каждый раз ее ждало разочарование: Сиракава просто срывал на ней свою злобу.