Похоже, что грохот больше оглушил самого Касьянина, нежели произвел какое-то впечатление на собаку. Наверняка это был хорошо натасканный зверь, приученный к выстрелам. Услышав грохот, увидев злое, нетерпеливое пламя, вырвавшееся из ствола, собака оставила несчастного Яшку и молча, не издав ни звука, рванулась к Касьянину. Он услышал ее хриплое дыхание, кажется, услышал даже шелест травы под лапами, и в тот момент, когда она, ото рвавшись от земли, была уже в прыжке, уже на полпути к нему, к его горлу, Касьянин успел вскинуть руку и нажать курок. Он не мог сказать, он и потом не мог сказать, сколько раз выстрелил, однако, отшатнувшись в сторону, услышал собачий визг. Это не был жалобный визг, это была злобная ругань громадного пса, которому сделали больно.

В свете уличных фонарей Касьянин видел катающийся по земле черный рычащий комок.

— Ах ты, сучий потрох, — услышал он сзади, но оглянуться не успел — кто-то сильный, явно сильнее, крупнее его, схватил сзади рукой за горло. Не ладонью схватил, не пальцами, а завел локоть и предплечьем сдавил горло так, что нельзя было продохнуть. Касьянин почувствовал, что задыхается, что еще совсем немного времени, секунда-вторая, — и он потеряет сознание. Уже обвиснув в сильных руках напавшего, он завел руку с револьвером назад, куда-то себе за голову, и нажал курок.

Раздался грохот выстрела, и хватка на его горле ослабла.

Касьянин упал, и это падение, кажется, привело его в чувство. Он осознал, что лежит навзничь на вытоптанной, загаженной траве, почувствовал запах собачьего дерьма, сухой травы, увидел в стороне, над дорогой, расплывающееся светлое пятно.

С трудом поднявшись на четвереньки, Касьянин потряс головой, пытаясь прийти в себя и осознать происшедшее. Встав на ноги и еще пошатываясь, он увидел, что Яшка рядом, тихонько сквозь зубы поскуливает и жмется к его ногам.

— Спокойно, Яшка, спокойно, — пробормотал Касьянин. — Сейчас разберемся...

Во всем разберемся.

Неожиданно Касьянин обнаружил, что все еще сжимает в руке револьвер.

Поразмыслив, он сунул его за пояс.

Оглянулся, напряженно всматриваясь в темноту, и увидел лежащего на земле человека. Собаки рядом не было — то ли убежала, не выдержав его газовой атаки, то ли пряталась где-то рядом.

Касьянин хотел было подойти к лежащему, но что-то остановило его, будто кто-то сказал твердо и внятно — «не подходи». Попятившись, он сделал несколько шагов назад, развернулся и зашагал в сторону от освещенной дороги. Яшка трусил рядом, хотя поводка на нем не было.

Впереди медленно поднималась стена леса!

Не дойдя до опушки, Касьянин остановился, осмотрелся.

За ним никто не шел, никто его не преследовал.

Ни человек, ни собака.

Видимо, оба они медленно приходили в себя. Все-таки Касьянин направил струю газа с близкого расстояния, а Ухалов предупреждал его, что газ этот вовсе не слезоточивый, это надежный нервно-паралитический газ.

— Ну что ж, — рассудительно проговорил Касьянин вслух, — значит, вам, ребята, этим вечером немного не повезло.

Слова сложились красивые, даже с какой-то значительностью, но Касьянин ясно понимал, как далеки они от истинного его состояния. Он крепко влип, и теперь над ним распростерлась опасность.

Пройдя вдоль опушки, Касьянин свернул к шоссе, к домам с освещенными окнами. Было уже поздно, люди проходили где-то в отдалении, он не знал их, вряд ли и они узнавали его.

Как человек, написавший сотни криминальных историй с преступлениями, расследованиями, следами и доказательствами, он понимал, что сейчас важнее всего прийти домой, подняться с собакой на двенадцатый этаж и запереть за собой дверь.

И все.

И ничего не произошло.

И отвалите, ребята.

Не знаю я никаких собак, никаких происшествий, отвалите.

Конечно, вся эта защитная история может рухнуть от одного только слова, но как бы события ни развивались дальше, это то, что он мог сделать сегодня, что обязан был сделать.

Наблюдая за собственным поведением, Касьянин поймал себя на совершенно спокойных, четких дейг ствиях. Вначале он шел от леса по тропинке, но, чтобы никого не удивила его поздняя прогулка в лесу, сам того не замечая, свернул к темной громаде ближайшего дома, быстро и бесшумно обошел его и к дороге вышел точно там, где обычно и выходил.

Вот так, ребята, вот так.

И ничего не произошло, и отвалите, ребята.

Касьянин даже не помнил, когда пристегнул Яшку за ошейник и вдоль своего дома пошел обычной своей походкой — неторопливой, но и без задержек. Даже нашел в себе силы наклониться к Яшке и потрепать его за уши. А распрямившись, оглянулся — никого не было ни во дворе, ни на детской площадке, хотя не исключено, что какой-нибудь курильщик, выпуская дым в раскрытое окно, наблюдает за ним с ленивым равнодушием.

И в подъезде никто не встретился Касьянину. Он вызывал лифт, подождал его, без напряжения подождал, спокойно. Едва распахнулись двери, Яшка первым проскочил в кабину. И когда касьянинская рука уже потянулась к кнопке, он услышал просящий крик:

— Подождите, Илья Николасвич! Пришлось подождать.

В кабину вбежала соседка, девчушка лет семнадцати.

— Спасибо, — задыхаясь, проговорила она.

— Всегда готов, — ответил Касьянин словами, которые можно было истолковать как шутку или признак его хорошего настроения.

Девушка жила на пятнадцатом, и когда Касьянин вслед за Яшкой вышел из лифта, он оглянулся и махнул рукой. Девушка ответила, двери захлопнулись, и лифт умчался вверх. И лишь отойдя от площадки, Касьянин вспомнил глаза девушки.

Какие-то они были не такие, не соответствовали ни их разговору, ни тому положению, в котором оба оказались в одной кабине.

Что-то было в ее глазах, что-то было.

Касьянин чувствовал это все острее и тревожнее.

Она была поражена, удивлена, нет, удивленные глаза другие, ей что-то открылось, она поняла что-то такое, что он пытался скрыть...

Уже нажав кнопку звонка, Касьянин осмотрел себя, но ничего необычного, подозрительного не увидел. Все на нем было нормально. Достаточно мятые штаны, пыльные туфли, заношенный пиджак, пуговица застегнута, револьвера она увидеть не могла.

— Ладно, — пробормотал он с досадой. — Показалось, наверное. Давно в девичьи глаза не смотрел, вот и кажется тебе черт знает что...

Дверь открыл Степан.

Открыл, буркнул что-то приветственное и тут же убежал в комнату, к телевизору.

Касьянин прошел в прихожую, не развязывая шнурков, сковырнул с ног туфли и, убедившись, что Марины на кухне нет, что она тоже смотрит какой-то очередной сериал про красавцев, красавиц и неутоленные их желания, прошмыгнул в ванную и запер за собой дверь.