— Тогда это точно было давным-давно! Не в тот ли день ты приревновал меня и повздорил с тем парнем, да так, что нам чуть не пришлось ноги уносить из той деревни?

— Ничего подобного я не помню, принцесса. В тот день, о котором я вспомнил, на тебе был зелёный плащ, и в деревне что-то праздновали, и тот незнакомец, увидев, что я — твой защитник, повернулся ко мне и сказал: «Она — самое прекрасное, что мне доводилось видеть в жизни, заботься о ней наилучшим образом, друг мой». Вот что он сказал.

— Что-то припоминается, но уверена, что тогда ты из ревности с ним повздорил.

— Как мог я учинить такое, если даже сейчас чувствую, как от слов того незнакомца меня распирает от гордости? Самое прекрасное, что ему доводилось видеть в жизни. И он наказал мне заботиться о тебе наилучшим образом.

— Если тебя и распирало от гордости. Аксель, то ревности в тебе тоже хватало. Разве ты не повздорил с тем парнем, не посмотрев на то, что он был пьян?

— Я помню это совсем не так, принцесса. Возможно, я просто сделал вид, что ревную, шутки ради. Но я же знал, что тот парень не хотел ничего дурного. Сегодня я проснулся, и у меня перед глазами встала та сцена, хотя прошло уже много лет.

— Если тебе именно так всё запомнилось, Аксель, пусть так и будет. С этой хмарью все воспоминания — драгоценны, и мы должны их хранить как зеницу ока.

— Я всё думаю, что сталось с тем плащом. Ты так его берегла.

— Это был плащ, Аксель, и, как любой плащ, с годами он должен был износиться.

— А может, мы его где-то потеряли? Может, забыли на камне в солнечный день?

— Теперь вспоминаю. И я горько винила тебя за его потерю.

— Наверняка винила, принцесса, хотя ума не приложу, какая была в том справедливость.

— О, Аксель, какое облегчение, что мы всё ещё можем что-то вспомнить, с хмарью или без. Может, Господь уже услышал нас и спешит помочь нам вспомнить всё.

— И мы вспомним ещё больше, принцесса, если постараемся изо всех сил. Тогда никакой хитрый лодочник не сможет нас одурачить, даже если когда-нибудь наступит день, когда нам будет дело до его глупой болтовни. Но давай заканчивать с едой. Солнце уже высоко, и нас давно ждёт крутой подъём.

* * *

Супруги направились обратно к дому Айвора и едва миновали то место, где на них чуть не напали накануне ночью, как услышали, что сверху их кто-то окликнул. Оглядевшись, они увидели Вистана, который забрался на высокий крепостной вал и примостился на смотровой площадке.

— Рад видеть, что вы ещё здесь, друзья мои, — крикнул воин сверху.

— Ещё здесь, — прокричал Аксель в ответ, делая несколько шагов к изгороди. — Но уже торопимся в путь. А вы, сэр? Останетесь ещё на денёк, чтобы отдохнуть?

— Мне тоже скоро пора ехать. Но, если вы позволите, сэр, навязать вам небольшой разговор, буду премного вам благодарен. Обещаю не задерживать вас надолго.

Аксель с Беатрисой переглянулись, и она тихо сказала:

— Поговори с ним, если хочешь, Аксель. Я вернусь к Айвору и соберу провизии в дорогу.

Аксель кивнул, повернулся к Вистану и крикнул:

— Хорошо, сэр. Хотите, чтобы я поднялся?

— Как вам будет угодно, сэр. Я с радостью спущусь к вам, но утро просто чудесное, и вид отсюда поднимает настроение. Если лестница вас не смущает, я посмел бы настаивать, чтобы вы присоединились ко мне.

— Иди узнай, чего он хочет, Аксель, — тихо сказала Беатриса. — Но будь осторожен, и я не лестницу имею в виду.

Аксель принялся осторожно переступать с перекладины на перекладину, пока не добрался до воина, который ждал его с протянутой рукой. Он устроился на узкой площадке и посмотрел вниз, откуда на него смотрела Беатриса. Только дождавшись, пока муж ободряюще ей помашет, она, словно нехотя, направилась к дому Айвора, который Акселю было отлично видно с высоты. Он задержал на ней взгляд ещё на миг, а потом повернулся и посмотрел вдаль поверх изгороди.

— Видите, сэр, я не солгал, — сказал Вистан, пока они стояли бок о бок, подставив лица ветру. — Чудное зрелище, насколько хватает глаз.

Пейзаж, открывшийся перед Вистаном и Акселем в то утро, возможно, не так уж сильно отличался от того, который сегодня можно увидеть из окон верхнего этажа английского загородного дома. Наши два зрителя увидели справа склон долины, бегущий вниз чередой зелёных уступов, а противоположный ему левый склон, покрытый соснами, был для них словно в дымке, потому что находился дальше и сливался с очертаниями гор на горизонте. Прямо перед ними открывался отличный вид на долину, на плавный изгиб русла текущей прочь реки, на просторы болот с заплатками прудов и озёр. У воды росли непременные вязы с ивами, переходившие в густой лес, который в те времена пробудил бы у наблюдателя тревожные предчувствия. А там, где солнечный свет сменялся тенью, на левом берегу реки виднелись остатки давно заброшенной деревни.

— Вчера я ехал вниз вон по тому склону, и моя кобыла ни с того ни с сего припустила галопом, словно чему-то обрадовалась. Мы неслись через поля вдоль озера и реки, и у меня захватило дух. Странное дело, передо мной словно мелькали пейзажи из прошлой жизни, хотя, насколько мне известно, в этих краях я раньше никогда не бывал. Может ли такое быть, что я проезжал этим путём в детстве, когда был ещё слишком мал, чтобы знать, где нахожусь, но уже достаточно смышлён, чтобы сохранить увиденное в памяти? Здешние деревья, и вересковые пустоши, и само небо над головой словно пробудили какое-то забытое воспоминание.

— Возможно, что этот край и тот, на западе, где вы родились, имеют меж собою много схожего.

— Должно быть, так и есть, сэр. У нас в болотных землях нет холмов, что заслуживали бы упоминания, а деревьям и траве не достаёт цвета, который мы в изобилии сейчас видим перед собой. Но во время той радостной скачки моя кобыла и сломала подкову, и, хотя сегодня утром добрые люди подковали её заново, мне придётся ехать осторожно, потому что копыто у неё ушиблено. По правде говоря, сэр, я попросил вас подняться сюда не просто для того, чтобы полюбоваться окрестностями, но и для того, чтобы мы с вами оказались подальше от лишних ушей. Вы уже, верно, слышали о том, что случилось с тем мальчиком, Эдвином?

— Мастер Айвор всё рассказал, и нам было прискорбно слышать, что за вашим храбрым вмешательством последовали такие события.

— Может, вы слышали также, что старейшины, в отчаянии от того, что может случиться с мальчиком, останься он здесь, умоляли меня увезти его с собой. Они просят оставить его в какой-нибудь отдалённой деревне, насочиняв, будто я нашёл его, брошенного и голодного, на дороге. Я был бы рад это сделать, только боюсь, такой план едва ли его спасёт. Слухи разносятся быстро, и через месяц или год мальчик может оказаться в таком же бедственном положении, что и сегодня, или даже хуже, потому что там он будет безродным чужаком. Вы понимаете меня, сэр?

— Вы правы, что боитесь такого исхода, мастер Вистан.