Лесной дом был и не круглым, и не квадратным – две самые обычные формы башен, – а пятиконечным, словно увеличенная звезда, выведенная Урсиллой на полу тайной комнаты.

Между лучами стояли тонкие шесты, доходившие до второго и третьего ряда окон. Эти шесты или посохи мерцали слабым светом и окружали светящейся дымкой саму башню. Я угадал, что они дают какую-то защиту, должно быть более надежную, чем все, известное кланам. Камни постройки в этом сиянии блестели сине-зеленым отливом, как не блестят обычные каменные глыбы.

Крадучись по опушке, чтобы осмотреть башню со всех сторон, я заметил свет в нескольких окнах. И не усомнился, что это – дом моей Лунной колдуньи. Едва ли она жила здесь одна. На дальней стороне от того места, откуда впервые увидел башню, я нашел загон с навесом для лошадей. Кони под ним были непохожи на известных мне животных и удивили меня не меньше башни. Несколько лошадей паслись в загоне, две вместе с жеребятами.

Должно быть, мой запах долетел до них, потому что лошади вскинули головы, а жеребец затрубил. Но я не стал подходить ближе, и он, умолкнув, рысцой забегал вдоль изгороди между мной и своим табуном. Я удивился, что другие лошади не горячились, как обычно бывало в моем присутствии. Вскоре они снова мирно паслись, и даже жеребец, видя, что я не нападаю, остановился, повернув голову, чтобы следить за каждым моим движением. В нем была настороженность, но не было страха.

Я обошел по опушке полный круг. Единственный вход в башню открывался с севера, между двумя лучами звезды. Во всем облике здания сквозил дух таинственности и… мне пришло на ум одно слово: отшельничество, словно те, кто в нем укрывался, своей волей избрали путь в стороне от людей.

Я не сомневался, что у них есть средства отстоять свою любовь к одиночеству. Однако мы, потомки Древней расы, всегда узнаём скрытую тень. Звездная башня не отпугивала смрадом зла. Я отыскал под одним из кустов сада место, где можно было растянуться во всю длину, не теряя из виду дверь. Во мне снова затеплилась надежда.

Время от времени я моргал, глядя на слабо светившееся окно, видное из моего логова, и гадал, не за этим ли окном моя Лунная дева. Зачем она собирала лунные цветы? Какие чары сейчас творила с их помощью? А я даже не сумел ответить на ее вопрос!

Поднявшись, я покружил немного и снова улегся. Ночь была уже поздняя. Луна спускалась со склона небес. И вот тусклый огонек в окне задули. Теперь Звездную башню осеняла только дымка от шестов.

Голова моя сама легла на лапы. Легкий ветерок, пролетая над садом, доносил запахи трав. Такого множества целебных растений я еще не видал, и среди знакомых мне замешались такие, которых я не мог бы назвать по имени. Выложенные речными голышами грядки разделялись тропинками, позволявшими легко добраться до посадок.

Одни растения уже увядали, спешили уснуть на сезон холодов, до которого оставалось еще около месяца. Другие торопились расти, словно хотели до конца года принести побольше плодов.

Мне были знакомы только заклинания Урсиллы. Она творила их с помощью трав и пряностей, по щепоткам закупавшихся у торговцев. Но ее травный огород был малой горсткой перед здешним изобилием. А собиравшая цветы Лунная дева… Должно быть, ее магия связана со всем, что растет на земле. Зеленая магия?

Иные по невежеству толкуют о Белой и Черной магии, подразумевая чары, творимые на благо человеческому роду, и другие, от вечно грозящей ему Великой Тени. Но посвященные в таинства так не скажут – для них существуют разные виды магии, и у каждой есть темная и светлая сторона.

Есть Красная магия, занимающаяся здоровьем тела, телесной силой, а также искусством войны. За ней идет Оранжевая магия, ее дело – вера в себя и сила желаний. Желтая – магия разума, логики и философии, ее еще называют тауматургией. Зеленая не только управляет природным ростом и плодородием, но и занята красотой и человеческим трудом, создающим прекрасное. Голубая взывает к чувствам, к почитанию богов, в которых веруют люди, к пророчествам. Синяя имеет дело с погодой, с бурями и предсказаниями звезд. Из Пурпурной магии следует черпать с осторожностью, потому что в ней таятся семена вожделения, ненависти, страха, жажды власти – и ее слишком легко обратить во зло. Лиловая – чистейший дух среди других духов, и мало кто, даже из Голосов, смеет сказать, будто обуздал ее. Ну а Коричневая магия – волшебство лесов и полян, животного мира.

Известные мне обитатели лесов применяли Зеленую и Коричневую магию. Эти две ближе всего к земле, и их труднее использовать не по назначению.

Однако не бывает такого Дара, который позволял бы черпать лишь из одного источника, и каждый смешивает те и эти заклятия, взывая к тем Силам, что наиболее склонны исполнить задуманное колдуном. Все можно обратить во зло, подпав под власть Тени. Но на избравших этот путь Сила грозит обрушиться одиннадцатикратно, если желание в них возобладает над их Даром.

Зеленая магия здешних мест несла утешение. Вместе с запахами трав я вдыхал добродетель этого сада. Если бы объяснить живущим здесь, какое проклятие меня поразило, они, надо думать, сумели бы мне помочь.

В ту ночь я унес с собой в дремоту надежду, и мне уже не было дела, что проблески рассвета погасили сияние посохов и дневной мир зашевелился, просыпаясь. Одну мысль удержал я в сознании, беспомощно проваливаясь в зачарованный сон: что здесь я найду – не друга, на это я не смел надеяться, – но того, кто меня поймет и… может быть… окажет помощь.

Я был далеко, в местах, совершенно чуждых людям моего вида. Какого вида? Кого я мог теперь назвать родичами? Ведь и здесь я остро ощущал две слившиеся во мне натуры. И они не хотели мирно уживаться во мне бок о бок, а непрестанно состязались за власть, и то одна, то другая ненадолго выбивалась наверх.

Однако там, куда я попал, две мои воинствующие природы временно заключили перемирие, потому что обе оказались под угрозой. Я не сумел бы объяснить, откуда во мне такая уверенность. Но две стороны моего внутреннего «я», сплетаясь в краткосрочном, нестойком единстве, двигались…

Там, в не представимом наяву месте, я обходился без тела. Непреодолимая сила уносила меня, как сорванный ветром листок.

Я видел не человечьими и не кошачьими глазами. Все, что было вокруг, доходило до меня посредством другого чувства, которому я не знал названия. Оно говорило мне, что вокруг серый мир, в котором нет ничего плотного и твердого, одни тени. Эти тени, среди которых меня кружило, казались поистине удивительными. В некоторых я узнавал черты животных, в других – чудовищ. Третьи принимали образы мужчин и женщин. От таких всегда исходил раздирающий душу страх или ужас, и я сжимался, сторонясь их.

Никто, казалось, не замечал не только меня, но и друг друга. Каждый был заперт в собственном мирке страха и отчаяния. Их не влекло вперед, как влекло меня. Они трепетали, перепархивая туда-сюда, словно в поиске, которому не предвиделось конца.

Чем дальше, тем плотнее становились тени. Серые клочья тумана темнели, набирали плотность. Они уже не парили над землей, а метались задыхающимися рывками, а то вдруг замирали. Были и такие, что медленно ползли, словно придавленные тяжким грузом собственных темных тел.