что Погорелову опять пришлось вернуться в камеру, а в Ангелину Павловну мы вцепились вдвоём.

— С Кошелевой вы, конечно, придумали ловко, — отметил Шаболдин. Гурова довольно улыбнулась. — Вот только не находите, что замужество ваше выглядит как-то двусмысленно, раз вы сразу себе молодого любовника завели?

— Не сразу, чуть более полугода назад, — недовольно ответила она и умолкла.

— Да вы продолжайте, Ангелина Павловна, продолжайте, — обманчиво поощрительно прервал пристав затянувшееся молчание.

— Год назад Захарушка перестал проявлять ко мне мужской интерес, — бывшая актриса тяжко вздохнула, — и я со временем уступила Николаю, добивавшемуся меня ещё до того.

— Однако же, послушать людей в доме, так у него с Дашей и раньше было, — напомнил я.

— Да, — кивнула Гурова. — Я сразу Даше велела вести себя так, будто интерес у Николая к ней, а не ко мне. И сама пару раз как бы обмолвилась… А что вы хотите? — перешла она в атаку. — Николаша скрывать свой интерес не умел или не хотел, уж не знаю, вот мне и пришлось на Дашу всё валить… А уже потом, когда я ему уступила, научила и его делать вид, что он с нею…

— Я так понимаю, что Даша, после того как вы ей помогли, на всё ради вас готова? — поинтересовался я.

— Если вы хотите сказать, что это Даша отравила Захарушку по моему наущению, то нет, не на всё, — с улыбкой парировала Гурова мой полунамёк.

— А почему вы ей помогли тогда? И двум другим девицам? — решил я закрыть вопрос.

— Имела возможность, вот и помогла, — помрачнела она.

— Не хотите говорить, Ангелина Павловна? — понимающе вставил Шаболдин. — Но имейте в виду, запрос в Минск я послал.

— Значит, всё равно узнаете, — со вздохом отметила Гурова. — Да, в Минске со мною почти такое же случилось. Так что Дашу, Алёну и Фросю я хорошо понимала… Вот и помогла им уйти от всего этого.

— Виновны вы в смерти мужа или нет, мы обязательно выясним, — веско сказал пристав. — Но доброта ваша к отроковицам тем вам, Ангелина Павловна, в любом случае зачтётся.

Гурова промолчала, почтительно склонив голову.

— А потому давайте к делу об отравлении и вернёмся, — да уж, хватка у Бориса Григорьевича что надо. — Что вы там говорили, будто Погорелов вас с кем-то перепутал?

— Да то самое и говорила, — как-то очень уж безразлично ответила Гурова. — Не мог Николаша меня видеть, потому как я спала крепко. Стало быть, видел кого-то ещё. Даже не представляю, кого именно.

— И всегда вы так крепко спите? — вклинился я.

— Раз на раз не приходится, — подумав, сказала она. — Но в тот раз да, спала очень крепко. Давно со мной такого не было.

— Снотворное пьёте? — захотел я уточнить.

— Иногда, — призналась Гурова. — Но не в ту ночь. Мы тогда с Николашей и вправду уговорились, что он придёт, но я всё проспала.

— Вот что, Ангелина Павловна, — Шаболдин, до того вроде как слушавший нас, а вроде и задумавшись о чём-то своём, напомнил о себе. — Одиночной камеры свободной у меня для вас нет, — при этих его словах Гурова побледнела, — так что посидите вы пока что вместе с Дашей. Недолго, — поспешил он успокоить женщину.

— И зачем, Борис Григорьевич? — спросил я, когда Гурову увели.

— Посоветоваться надо, Алексей Филиппович, — сказал пристав и тут же пустился пояснять: — Вы ведь о том же подумали, о чём и я? Что Гурова тогда пила снотворное и пила не по своей воле?

Мне оставалось только согласиться с его догадкой и подумать, насколько схожим образом мы с Шаболдиным мыслим. По правде говоря, я не считал это хорошим — как раз на том, что думаем мы с Борисом Григорьевичем по-разному и обращаем внимание на разные стороны дела, и строился всегда успех нашего взаимодействия. Ну, если только в этот раз такое единодушие возникло…

— А я теперь так думаю, — продолжал Шаболдин. — Что Погорелов не виновен, это уже ясно. — Спорить я не стал, сам считал так же. — Что там с виновностью или невиновностью этой Гуровой-Красавиной и её Даши, никакой ясности пока что нет, но и не будет, ежели мы не найдём, на чём их поймать. — Тут у меня тоже никаких возражений не нашлось, и я согласно кивнул. — Или не их, — усмехнулся пристав, — Гурова-младшего с его женою я бы из-под подозрения не выводил.

И на сей раз никакого повода для дискуссий я не углядел, но меня больше занимало, к чему именно подводит Шаболдин, столь глубокомысленно изрекая очевидные истины.

— Вот, — пристав кивнул сам себе и выдал: — А потому я решил всех троих освободить!

Так, а вот это он меня удивил…

— Да вы, Алексей Филиппович, сами подумайте, — предложил пристав.

Я подумал и начал, похоже, понимать его замысел, но промолчал — хотелось, чтобы Борис Григорьевич сам изложил задуманное.

— Вот посудите, Алексей Филиппович, — принялся Шаболдин излагать, — насколько проще будет разоблачить отравителя, когда Гуровы между собою перегрызутся! А вы ведь в доме их были и что перегрызутся обязательно, знаете и сами!

— Перегрызутся, — признал я. — Только ведь и потравить друг друга могут легко и просто.

— Могут, — в тон мне отозвался пристав. — Но на это я кое-что придумал. Так что Гурову со служанкой я сей же час и выпущу. И Погорелова выпущу — раз уж он сам от дури своей отказался, хватит ему у меня казённые харчи проедать!

— Вот только общение Погорелова с Гуровыми надо бы как-то исключить, желательно полностью, — затея Шаболдина мне в целом понравилась, но изъян в ней я всё-таки усмотрел.

— Так Погорелова я, считайте, под домашний арест выпущу, — отмахнулся от моих сомнений пристав. — До завершения розыска покидать дом ему будет запрещено. А Гуровым не велю и приближаться к дому Погореловых. То же и прислуги тех и других касаться будет. А захотят записочками обмениваться — пожалуйста, но исключительно через губную стражу.

Тут уже возразить было решительно нечего, и в таком виде я идею Шаболдина принял. Пристав немедленно послал за