С Анной после этого мало разговаривал и на масленицу уехал развлекаться, оставив ее во дворце Гринвича одну. Пораженная переменой в ранее абсолютно послушном короле и еще не оправившаяся от выкидыша, Анна допускала к себе только старшую сестру Марию, еще недавно удаленную ею от двора якобы за позорную для вдовы беременность.

Итак, надежды на рождение сына не оправдались. Родившаяся Елизавета была, возможно, дитем любви, и, без всякого сомнения, дитем политических амбиций, но женского пола, что все перевернуло с ног на голову. Ее отец Генрих VIII не был уже молодым человеком: ему было сорок два года, из которых двадцать четыре года он сидел на троне. Что касается Анны Болейн, то ей было всего двадцать шесть лет.

Теперь Генрих VIII вдруг увлекся молоденькой, черноглазой, жизнерадостной фрейлиной Джейн Сеймур, а Анну стал обвинять во всех смертных грехах. Очевидно, что постоянно болевшая после последней неудачной беременности жена уже не была нужна королю.

Помимо разочарования от отсутствия наследников мужского пола, на что он очень серьезно надеялся, Генрих VIII вынужден был противостоять враждебности папы римского, который угрожал ему и требовал немедленно разойтись с Анной Болейн, которую в Ватикане квалифицировали как сожительницу. Да и в своей собственной стране Генрих тоже чувствовал, как растет его непопулярность; карикатуры и памфлеты преследовали его и его последнюю избранницу, которую народ называл «королевской девкой».

Король попытался ответить на это все насилием, головы летели одна за другой, но ситуация не менялась. Более того, папа римский не замедлил отреагировать на его поведение: он отлучил Генриха VIII от церкви. Но мятежный король сам встал во главе церкви Англии, начал проводить Реформацию — и никакой папа теперь ему был не указ.

Так уж сложилось, что Генрих VIII искренне считал себя центром Вселенной, именно поэтому его не мучили угрызения совести, ибо все, что делал он, шло, по его мнению, на благо государству, человечеству и ему, Генриху. Любая прихоть короля должна была выполняться любыми средствами, даже самыми безумными.

Со своей стороны Анна Болейн, добившись своего и став женой короля, не учла темперамента Генриха. Прелесть новизны очень скоро исчезла, королевская страсть была удовлетворена, наследник никак не хотел появляться на свет, и она осталась один на один с ненавистью подданных, холодностью мужа и бесконечными дворцовыми интригами. До поры до времени она не обращала на это внимания.

— Ну и пусть, — говорила она, — к сожалению, слишком много ворчунов развелось.

Эта фраза долгое время была ее девизом.

Прошло немного времени, и король Генрих, уже имевший опыт по расторжению неугодных ему браков, окончательно решил избавиться и от Анны. Однако с ней следовало поступить иначе, нежели с Екатериной, ее нужно было обвинить ни много ни мало в государственной измене, а точнее — в супружеской измене королю. План Генриха VIII был предельно прост: он хотел совершенно «законно» объявить, что Анна нарушила «обязательство» родить ему сына. В этом явно сыграла роль рука Божья, следовательно, он, Генрих, женился на Анне по наущению дьявола, она никогда не была его законной женой, и он волен поэтому вступить в новый брак.

Для этого лорду-канцлеру Томасу Одли и первому министру Томасу Кромвелю, пришедшему на смену кардиналу Уолси, он дал указание собрать компрометирующие жену сведения и судить ее, например, за колдовство и за привороты, затуманившие рассудок короля. Генрих VIII так и говорил, что Анна «околдовала его, приворожила, а затем соблазнила», буквально заставив жениться. Многочисленные враги Анны, по словам Майкла Фарквара, «подхватили тему порочной ведьмы и довели ее до абсурдного конца».

29 апреля 1536 года Кромвель получил донесение, что рано утром молодой и красивый придворный музыкант и танцор Марк Смитон выходил из спальни Анны Болейн… Можно было начинать действовать.

На майском турнире в Гринвиче Генрих VIII был уже зрителем и видел, как Анна уронила платок, который подобрал победитель — один из самых доверенных его приближенных Генри Норрис. Тот поднял уроненный Анной платок и подал его ей с выражениями страстной любви. Заметив это, король в бешенстве покинул состязания, пообещав схваченному Норрису сохранить жизнь, если он сознается в преступной связи. В тот же день были брошены в Тауэр еще двое придворных, а также музыкант Смитон и брат Анны Джордж, обвиненный в кровосмесительстве.

2 мая 1536 года после разговора с королем (их видели в окне) Анна также была переправлена в Тауэр. Там, поняв, что ее бросят в темницу, она упала на колени и расплакалась, а потом начала истерически смеяться. Она ничего не понимала: как мог ее Генрих, которым она столько лет правила, как он — Англией, так внезапно и страшно перемениться? Единственное правдоподобное (хотя и не без натяжки) объяснение, которое пришло ей в голову и о котором она сказала тюремщику, было: «Я думаю, король испытывает меня…»

Потом она время от времени молилась и к вечеру пришла в себя настолько, что даже в обычной для нее саркастичной манере шутила по поводу того, что ее легко будет потом дразнить «Анной Безголовой», и при этом смеялась, но уже не истеричным смехом.

Помимо Анны, как мы знаем, было схвачено и брошено за решетку множество обвиняемых в преступной связи с ней. Генрих VIII сгоряча утверждал даже, что в этом подозреваются более ста человек. Французский посол Шапюи по этому поводу не без изумления сообщал своему королю:

«Король громко говорит, что более ста человек имели с ней преступную связь. Никогда никакой государь или вообще никакой муж не выставлял так повсеместно своих рогов и не носил их со столь легким сердцем».

Впрочем, в последнюю минуту Генрих опомнился: часть посаженных за решетку была выпущена из Тауэра, и обвинение было выдвинуто только против первоначально арестованных лиц. 12 мая 1536 года их судили. Из них только музыкант Марк Смитон признал свою вину. К чести Генри Норриса, он не воспользовался перспективой обещанного помилования за клевету на Анну. Все были приговорены к так называемой «квалифицированной» казни: повешению, снятию с виселицы, сожжению внутренностей, четвертованию и лишь после этого — обезглавливанию. Впрочем, всем дворянам король заменил «квалифицированную» казнь обезглавливанием, а музыканту Смитону — повешением. Отец Анны был среди пэров, судивших «заговорщиков» и признавших их виновными, а значит, и свою собственную дочь.

Отсутствие каких-либо реальных доказательств вины было настолько очевидным, что король отдал приказание судить Анну и ее брата не судом всех пэров, а специально отобранной комиссией. Это были сплошь представители враждебной Анне Болейн партии при дворе. В эту комиссию, кстати сказать, входил и ее первый возлюбленный лорд Перси (когда ввели Анну, ему стало плохо, и он вышел из зала).

Подсудимые держались твердо, особенно Джордж Болейн. Несмотря на это, помимо «преступлений», перечисленных в обвинительном акте, им было поставлено в вину то, что они издевались над Генрихом и поднимали на смех его приказания (по-видимому, речь шла о критике Анной и ее братом баллад и трагедий, сочиненных королем). Исход процесса был предрешен. Анна не сделала никаких признаний, но была приговорена, как ведьма, к сожжению или обезглавливанию (на выбор короля).